Потом над поляной мелькнул и медленно опустился еще один катер. Он приблизился к центру поляны и завис в двадцати футах над землей. На носу катера, положив руки на поручни, стоял крупный мужчина.
— Это Аброгастес, — сказал кто-то, — правитель дризриаков.
Глава 11
Мужчины отступили назад. Их крик трудно описать, но он был из тех, какие не скоро забываются. Он был слишком кратким, чтобы выражать испуг. Услышанный ими звук не был похож на свист лезвия, рассекающего затылок, шею, а затем с еле слышным, хрустким звуком вонзающегося в дерево.
Этот звук был более грубым.
Он скорее походил на звук топора, который взяли двумя руками и с размаху опустили на поваленное бревно. Еще больше он напоминал внезапные удары по двум разным, положенным друг на друга предметам. Это также мог быть звук раздавленной виноградной кисти, хруст разваленной на две половины тыквы или дыни, когда нож входит не в жесткий материал, а в сочную мякоть. Его можно сравнить и со звуком материала между инструментом и основой. При этом появляются осколки, материал образует защиту от разлетающихся щепок дерева, сопровождающих удар. Конечно, основу необходимо обливать водой после каждого удара — так, чтобы мелкие кусочки дерева уносили мощные струи. Мастеровой в огромном кожаном фартуке настороженно стоит перед объектом своей работы. Из раны его жертвы вылетает тугая струя крови, иногда она бьет на расстояние нескольких футов. Нельзя наблюдать за объектом, не будучи забрызганным кровью. Иногда мастеровой на время бывает ослеплен брызгами и вынужден стирать их тыльной стороной ладони. Ориентация на объект зависит от того, как лезвие насажено на рукоятку. Если в руках у мастерового топор, то он должен стоять просто сбоку, причем каждый мастер в этом деле имеет излюбленную сторону — левую или правую. Обычно мастеровые становятся впереди объекта, а не позади его — такое расположение обеспечивает лучшее качество работы. Удар может быть более и менее точным. Звук, следует сказать, тоже зависит от того, насколько лезвие напоминает топор. Но, это уже менее интересно. Вся суть состоит как раз в том, чтобы при подобной работе соблюдалась достаточная грубость. Но никто не упрекает здесь мастеровых в грубости или зверстве, боясь увлечься оценками. Моя цель — не хвалить или ругать, а просто говорить о том, что произошло. Есть предположение, что тесло использовали для таких совершенно, на первый взгляд, не подходящих целей, только потому, что оно не считалось оружием. Действительно, обычно тесло бывало тупее лезвия оружия. Умереть от оружия считалось у воинов почетом. В самом деле, многие из них были убеждены, что кончить жизнь таким образом не только почетно, но и достойно, и что погибшие от оружия — любимцы богов войны, например Крагона, что этих людей ждет дорога в шатры других миров, где они смогут пировать и сражаться, сколько их душе угодно, до конца вечности, пока звезды не остынут, а планеты не опустеют. В смерти от тесла не было ничего достойного. Тесло было не оружием, а инструментом. Его держали в руках не воины, а мастеровые. Как можно было надеяться попасть в дальние миры после такой позорной и недостойной казни? Разве копье Крагона не преградит такому несчастному путь туда? Самое большее, на что может надеяться погибший от тесла — увидеть свет дальних миров издалека, на миг оторвавшись от тяжкой работы во мраке, среди самых презренных из крестьян.
Сидя на троне в том же самом шатре, где вчера сидел Ортог, Аброгастес подал знак.
Женщины зарыдали. Да, умереть такой смертью было ужасно. Через минуту Аброгастес подал другой знак.
Крик ужаса присутствующих было трудно забыть.
— Этих! — приказал Аброгастес. — Приведите их сюда!
Вперед вывели девятерых мужчин — рослых, неуклюжих, белобрысых и голубоглазых, которые приняли вызов на поединок за права воль-фангов.
Аброгастес с любопытством оглядел их.
— Они совсем похожи, — заметил он.
— Это единство, господин! — крикнул а жрица Гута.
— Ты выставил десятерых против одного? — спросил Аброгастес у Ортога, который стоял у помоста со связанными руками, под охраной двух дризриаков.
— По очереди, — уточнил Ортог.
— На машине, где можно было убить любого воина, независимо от его искусства и храбрости?
Ортог молчал. Аброгастесу уже подробно рассказали про поединок.
— И как же это улучшает породу? — спросил Аброгастес, указывая на девятерых близнецов.
Ортог отвернулся.
— Это угодно богам?
Ортог не отвечал.
— Если бы такое совершили ортунги, они были бы опозорены, — заметил Аброгастес.
— Мы и так опозорены, отец, — пробормотал Ортог.
— Это осквернение обычаев, надругательство над законами войны, позор для обряда поединков!
— Так решили боги, — возразил Ортог.
— Не клевещи на богов, — сурово произнес Аброгастес. — Не впутывай их в людские дела. Боги ждут, что станут делать люди. Чтобы заслужить любовь богов, люди должны быть храбрыми и достойными. Дружбы с богами добиться нелегко, она требует много сил.
— Я думаю, что богов нет, — сказал Ортог.
— Это ересь, господин! — крикнула Гута. Она стояла в своем белом платье с окровавленными рукавами. Ее окружали жрицы и прислужницы.
— Это бойцы? — спросил Аброгастес у Гуты.
— Да, — кивнула Гута.
— И все они едины?
— Да!
— Но один из них, кажется, умер на машине? — осведомился Аброгастес.
— Да, господин, — подтвердила Гута.
— И он мертв, верно?
— Да.
— А все они — едины?
— Да, господин.
— Тогда все они мертвы, — заключил Аброгастес.
— Что, господин? — удивилась Гута.
— Убейте этого, — указал Аброгастес на девятерых мужчин, стоящих перед ним.
Каждый из них мог стать сильным крестьянином, терпеливо возделывать свою землю, охотиться, кататься на санях по замерзшим рекам, взбираться на снежные горы, в холодные ночи согреваться миской похлебки, приготовленной любящей женой, а теперь их всех оттащили к плахе, на которой мастеровой одним-двумя ударами громадного тесла быстро выполнил свою работу.
— Твой боец мертв, — сказал Аброгастес Ортогу.
— Да, — крикнула Гута. — Боец ортунгов мертв! Слава дризриакам!
Связанные Хендрикс и Гундлихт обменялись встревоженными взглядами.
— Да здравствует Аброгастес! Слава дризриакам! — надрывалась Гута.
— Почему ты сам не вышел на поединок? — спросил Аброгастес Ортога.
— Вольфанг мог бы убить меня, — ответил Ортог.
— Тогда ты бы выбрал другого.
— Я не знаю, кому удалось бы справиться с ним, — сердито сказал Ортог.
— Значит, поединок был нечестным, — заключил Аброгастес.
Ортог пожал плечами.
— Он мог убить тебя? — спросил Аброгастес, взглянув на Отто.
— Да, — кивнул Ортог.
— Почему?
— Он — отунг, он обучался в школе для гладиаторов, — объяснил Ортог.
— Это правда?
— Я крестьянин, — ответил Отто. Вместе с Юлианом они остались несвязанными. — Из деревни близ фестанга Сим-Гьядини, на планете Тангара. Правда, мне приходилось участвовать в цирковых боях.
— Много раз? — поинтересовался Аброгастес.
— Да.
— Он — вождь вольфангов! — крикнула Гута.
— Да, — подтвердил Отто.
— Вольфанги платят дань дризриакам, — напомнил Аброгастес.
— Нет.
В толпе воинов-дризриаков пробежал смех.
— Ты выиграл поединок, — заговорил Аброгастес. — Но это неважно. Как племя, ортунги не существуют.
Юлиана, Гуту и сбившихся в кучу жриц. Его глаза блестели.
По земле струилась кровь. Тростник, которым был устлан пол шатра, пропитался насквозь. Мелкие щепки плыли в кровавых ручейках. Там и тут потоки крови, пополняемые новыми жертвами, подбирались под ноги стоящим. Кое-где застыли лужицы. Те, кто стоял ближе к плахе, были забрызганы кровью. Земляной пол в шатре постепенно превращался в вязкую грязь. Кровь заполняла отпечатки ног. Один за другим трупы вытаскивали из шатра. Снаружи слышались хриплые крики птиц. Они прилетели из священной рощи. Отовсюду сбегались чуткие фильхены, похожие на пожухлые коричневые листья, и устремлялись туда, где сваливали трупы.
— Подойди! — приказал Аброгастес, указывая на одного из оставшихся в живых ортунгов.