— Скоро кончится улица, за ней будет площадь, — сказал спутник великана.
К группе, состоящей из великана, его спутника, начальника стражи и нескольких стражников, приближались две женщины — белокурая и смуглая, ухоженные, хорошо одетые, в золоченых сандалиях.
— Эй, красавчики! — позвала блондинка.
— Не хотите ли взять нас с собой? — зазывно добавила вторая.
Блондинка слегка приподняла юбку — так, что в ее разрезе мелькнуло полное белое бедро.
— Рабыни? — спросил великан у своего спутника.
— Проститутки, — поправил тот.
— Значит, они работают на себя? — догадался великан.
— Да, — кивнул его спутник.
Великан подумал, что женщины могли бы быть рабынями, которых хозяева наказывают за плохой заработок. Но на этих женщинах была слишком роскошная одежда и отсутствовали ошейники. Рабыням в таком положении к цепи на шее прикрепляли металлическую коробку с замком и прорезью, куда клиенты складывали деньги, предназначенные для их хозяев.
— Они — рабыни, — решительно заявил великан.
— Конечно, — согласился его спутник.
— Убирайся! Вернись к своим свиньям, крестьянин! — оборванец постепенно наглел. Это про него великан думал, каков он окажется в поединке.
Пока они шли по улице, великан заглядывал во все окна, где были открыты ставни и раздвинуты занавески. Окна находились довольно высоко над тротуаром, как большинство в городе, но при желании можно было предположить, какие комнаты находятся за ними, с какой мебелью и полками, на которых стоят золотые и серебряные сосуды.
На планете, с которой он вылетел месяц назад, и на Тангаре, где он вырос в деревне близ фестанга Сим-Гьядини, у самых вершин Баррионуэво, таких роскошных вещей не было. Планета казалась богатой, исключительно богатой, и тем не менее она считалась всего-навсего летней резиденцией, так называемой «летней планетой», а не столицей.
В Империи существовало множество подобных планет и городов.
— Стой! — приказал начальник стражи, когда группа достигла барьера, за которым размещался пост.
— Чтобы входить на площадь с оружием, надо иметь разрешение, — объяснил спутник великана.
— Даже нашей страже?
— Да.
— А что будет дальше?
— У ворот нас встретит дворцовая стража и проводит до дворца.
Справа, у стены белоснежного здания, стояла женщина. Она была одета в роскошный лил — свободную одежду из богато расшитой ткани. Должно быть, она была очень богата, и явно не проститутка.
Великан мысленно раздевал ее: снял тяжелый лил, сорвал полоски белья и отшвырнул прочь. Теперь она не отличалась от других женщин. Великан ставил их всех на одну ступень: вряд ли они во многом отличались, когда поднимались на помост невольничьих торгов.
Такие женщины хорошо выглядели с флягами в руках, в ошейнике, обнаженные, с распущенными волосами. В таком виде они должны прислуживать воинам на пиршествах, думал великан.
Женщина недовольно отошла. Неплохая походка, решил он.
В этот момент начальник стражи подал знак, и вся группа вновь двинулась по улице.
Великан оглянулся и заметил, что женщина остановилась и застыла на месте, теребя одежду и испуганно озираясь.
Самый назойливый и нахальный оборванец по-видимому, вожак докучливого эскорта, тот самый, к которому великан примеривал веревки и топор, вместе со своей шайкой следовал за группой по пятам. Вероятно, его ободрили невозмутимость и устремленное вперед внимание стражников, которые сейчас вновь двинулись в путь, не отвечая на выкрики зевак или только делая вид, что не замечают их. К тому же теперь оборванцам не грозил удар прикладом винтовки. Возможно, их воодушевляла и защита гражданства, недавно дарованного всем жителям летней планеты в честь приезда императора.
Дома в этой части города, ближней к площади и дворцу, были еще богаче и роскошнее, чем на соседних улицах.
Великан размышлял, как выглядят эти дома внутри — слишком уж они отличались от лесных хижин из глины и прутьев.
Великан не стремился обладать имуществом, за исключением рабынь, которых он тоже считал вещами. Гораздо больше его интересовало обладание властью. Тот, кто правит, гораздо богаче тех, кем он правит.
Великан был не совсем равнодушен к красоте драгоценных камней или редких блестящих металлов, и все же не больше, чем к красоте женщин. В этом отношении ему не была чужда страсть к обладанию.
Он знал, что многие мужчины, лишенные такого богатства, болезненно переживают это. Им тоже хотелось властвовать.
По некой причине обладание рабынями считалось престижным — их счастливые владельцы мнили себя выше тех, кто не удостоился такой чести. Великану это не нравилось.
— Дурень! — кричал оборванец, чуть не влезая в строй стражников.
— Не обращай внимания, — попросил спутник великана.
Великан последовал его примеру, но все же машинально запомнил, где находится оборванец.
Богатство само по себе не может быть признаком превосходства, думал великан, ибо ясно, что многие, обладающие богатством, ничем не лучше других.
— Мужлан! — не унимался оборванец.
«Интересно, считают ли люди Империи себя выше нас потому, что у них есть блестящие вещи?»
— Олух! Дурень!
Вероятно, думал великан, богатство, власть, блага должны принадлежать тем, кто в самом деле выше других людей, но уж во всяком случае не таким, как эти, бегущие рядом с грубым смехом, криками и издевательствами мужчины — наглые крысы, мнящие себя в безопасности под защитой Империи. Должно быть, истинные богатства достались тем, кому и положено их иметь, тем, кто действительно выше прочих — хозяевам, достаточно сильным для того, чтобы взять эти богатства и удержать их, точно так же, как лучшее мясо на пиршестве достается лучшему воину и герою из всех, сидящих за длинным столом.
— Дурень! Дурень!
Но если богатство само по себе не означает превосходства, может быть, надо забрать его у недостойных, лишить их таким образом причины их притязаний, показать, кто они на самом деле — точно так же, как снять пышные одежды с женщины, чтобы она поняла, кто она такая среди мужчин.
— Болван! Крестьянин! — орал оборванец. Великан неторопливо отогнал от лица мух.
— Дурень!
Было бы приятно владеть всеми красивыми вещами и раздавать их щедрой рукой — как браслеты и кольца во время пиршества, думал великан. «Да, — решил он, — недурно было бы иметь богатство — этому есть много причин».
— О чем ты задумался? — спросил у него спутник.