Она вскрикнула, когда сильные, грубые руки схватили ее за шею и принялись развязывать шнурки капюшона, а затем проникли под капюшон, не снимая его Руки дотронулись до ее дрожащих, полуоткрытых губ и эти руки, несомненно, были мужскими. Рабыня почувствовала, как ее волосы, сбившиеся под капюшоном, мягко рассыпались по плечам. Она чувствовала почти любопытство. Перед продажей ее волосы вымыли и тщательно причесали, но потом они смялись под капюшоном. Перед продажей ее также сбрызнули духами — вероятно, слишком хорошими для рабыни, но она была заклеймена только сегодня днем. Вероятно кто-то считал, что это скрасит ее первую ночь в цепях, во власти хозяина. Но скорее, этот запах должен был побудить хозяина повнимательнее отнестись к ней. Конечно, духи были дешевыми — чего еще следовало ожидать от аукциона магистрата! Кроме того, этими духами обычно пользовались рабыни, подчеркивая уязвимость своей красоты. Рабыня чувствовала, как стоящий рядом человек принюхивается к запаху духов.
Она не осмелилась заговорить.
Она знала, что она рабыня.
К ее губам осторожно поднесли и наклонили стакан. Рабыня почувствовала вкус каны и захотела еще, но стакан уже убрали. Она едва успела смочить губы.
Она поняла, что теперь другие будут решать за нее, что и в каком количестве она будет пить. Ее губы дрогнули. Она услышала шорох, как будто что-то сломали — должно быть, печенье. Тут же кусочек печенья прижали к ее зубам, раздвинув губы.
Она хотела поднять руки, но поскольку они были скованы, то поднести их ко рту оказалось невозможным, не меняя позы, а на это рабыня не решилась. Она открыла рот, взяла из рук хозяина кусочек печенья и съела его.
Рабыня удивилась чувствительности и мягкости собственных губ — они отзывались на самое легкое прикосновение. Она едва понимала, что означают ее ощущения. Она почувствовала, как к ее губам поднесли еще кусок. Даже такое прикосновение она воспринимала отчетливо и ясно. Все ее тело ожило и наполнилось беспомощным возбуждением. Ее кормили.
Она опять открыла рот, слегка приподнимая голову, всем своим видом показывая, что голодна. Ей должны дать еще!
Ей ничего не дали.
Она поняла, что теперь будет есть в зависимости от желания хозяина. Действительно, даже в своей еде и питье она не могла проявить самостоятельность, а должна была ждать воли хозяина. Она поняла, что ей дают первый урок. Она вздрогнула: первый урок был, несомненно, весьма важным для рабыни.
Внезапно испугавшись, она схватилась руками за кольцо в полу, ощупывая ее неровную поверхность, а затем потрогала твердую металлическую пластину, прибитую к полу, в которую ввинчивалось кольцо и удерживающая его петля. Его размеры, форма, высота над полом, расположение, количество винтов, сами доски пола, трещина неподалеку — все это становилось все более знакомым. Ее сердце дико заколотилось. Она узнала и кольцо, и пластину, и петлю. Она была уверена, что трещину в полу она уже когда-то видела. Она подняла голову, ее губы дрожали. Она зашевелилась, но ей удалось лишь немного поднять руки — цепь была сильно укорочена.
— Да, — сказал кто-то, — это та же самая комната.
Она сжалась на коленях, цепь звякнула. Руки взялись за капюшон и разорвали его.
— Вы! — воскликнула она.
Теперь он казался очень высоким. В его руках были обрывки капюшона. Пышные влажные волосы рассыпались по ее плечам.
— Это шутка? — умоляюще спросила она.
— Думаю, да.
— Это комната моего хозяина?
— Конечно.
— Что вы делаете здесь? — удивилась она.
— Это моя комната.
— Значит, вы мой хозяин?
— Да, — кивнул Туво Авзоний. — Я — твой хозяин.
Глава 24
— Нет! — закричала она. — Это неправда!
— Нет, правда, — возразил Туво Авзоний. — Я купил тебя, я твой хозяин.
Внезапное, дикое, почти страшное выражение ужаса, отчаяния, невероятного возбуждения исказило лицо рабыни, но всего на один момент. Спустя мгновение она полностью взяла себя в руки.
— Я презираю вас, — заявила она. — Я не хочу, чтобы вы были моим хозяином!
— Свиньи и собаки не выбирают себе хозяев, а тем более такие ничтожные создания, как рабыни, — возразил Туво Авзоний.
Он отшвырнул капюшон на пол.
— Ты — Сеселла, — сказал он, давая ей имя. Она взглянула на него.
— Как тебя зовут?
— Сеселла, — сердито повторила она.
— Сеселла? — переспросил Туво Авзоний.
— Сеселла, господин.
— Не забывай об этом, — наставительно произнес он.
— Нет, господин.
— Как звучит из твоих уст слово «господин»? — поинтересовался он.
— Оно мне подходит, — ответила женщина. Она сама едва могла поверить, что такое простое слово, обращенное к мужчине, способно так взволновать ее. Она почувствовала себя теплой, мягкой, влажной и жаждущей.
— Что вы хотите делать с плетью? — вдруг беспокойно спросила она.
— Может, ты помнишь, как в подвальной комнате участка, ты набросилась на коленопреклоненного, беспомощного мужчину и с радостью и яростью ударила его несколько раз?
Он подошел поближе, вертя в руках плеть.
— Это сделала свободная женщина, Сеселла Гарденер, — возразила она, — не станете же вы наказывать бедную рабыню за то, что совершила свободная женщина?
— Я понимаю, что ты умна, — усмехнулся Туво Авзоний.
— Спасибо, господин.
— Но недостаточно умна. Свободной женщине неприлично становится рабыней, — продолжал Туво Авзоний. — В этом случае после ее обращения в рабство наказание будет даже более позорным, когда ее побьют, как простую рабыню.
— Я несчастна и слаба, — возразила она. — Я принадлежу вам! Пожалуйста, не бейте меня!
— Наверное, не следует слишком много вспоминать о том, что сделала свободная женщина Сеселла Гарденер, — сказал Туво Авзоний. — В конце концов, ее больше нет. Теперь ее место заняла всего лишь красивая малютка Сеселла, рабыня.
— Да, господин! — благодарно воскликнула рабыня. — Но господин еще не отложил плеть в сторону, — напомнила она.
— Потому что между свободной женщиной Сеселлой Гарденер и рабыней Сеселлой есть прочная связь — первая стала второй.
— Да, господин, — упавшим голосом подтвердила рабыня.
— Но не будем утруждать себя подобными вопросами.
— Конечно, господин!
— Тем более, что я могу побить тебя, когда захочу, — напомнил он. — Например, если мне понравится бить тебя, я буду делать это постоянно.
— Да, господин.
— Ты понимаешь, что теперь тебя можно подвергать наказаниям?
— Да, господин.
— Ты ведь сообразительная женщина, хотя и не слишком умная, и не можешь не понимать этого. Я могу наказать тебя в любое время, по любой причине или без причины.
— Да, господин.
— Наказания помогают прибавить усердия рабыням, — заметил Туво Авзоний, поглядывая на плеть.
— Прошу вас, не надо, господин!
— Не надо? — удивился Туво Авзоний.
— Нет!
— Почему же?
— Я и так буду усердной, — прошептала рабыня.
— Говори громче!
— Я буду усердной!
— Разве та, кто некогда была свободной женщиной Сеселлой Гарденер, а теперь стала рабыней Сеселлой, умеет проявлять усердие?
— Да, господин.
— Так кто умеет проявлять усердие?