Войдя, она мгновение надеялась, что глаза великана-варвара и его свирепое лицо хоть немного смягчатся, по крайней мере, он хоть как-то покажет, что узнал ее. Но почти сразу при виде рабыни на коленях, с ароматным цветком рабства в руке, его глаза — словно они взглянули на нечто безобразное — стали суровыми и холодными, как зимний лед на реках, как замерзшие камни в месяц Игона.
Она опустилась на колени, ощущая странную смесь робости, волнения, радости, смущения и боли. Именно он был ее хозяином на Варне, и теперь ей пришлось встать на колени перед своим прежним хозяином. Она помнила его еще со времен Тереннии, когда он впервые увидел ее, сняв взглядом темные судейские одежды и все белье, и рассматривал, как обнаженную, беспомощную рабыню. Она тогда схватилась за поручни, возле которых стояла, чтобы не упасть, и поймала себя на немедленном, почти ошеломляющем желании броситься к нему, встать на колени и выразить покорность. Как изумили ее эти чувства, как злилась она на себя!
Ей хотелось, чтобы мать, судья, вынесла этому негодяю смертный приговор.
Однако он выжил в цирке, а позднее получил свободу.
В силу стечения сложных обстоятельств, она, судебный исполнитель, связавшая его на арене, дочь той самой судьи, которая вынесла ему смертный приговор, оказалась рабыней этого человека.
Она не осмеливалась поднять глаза, так свирепо он разглядывал ее.
На злосчастной «Аларии», стоя на коленях в темноте рядом с пока незнакомым мужчиной, она стала рабыней по закону. Но в то время он относился к ней слишком по-доброму и не стал ускорять ее обращение в рабство. В самом деле, в жизненно важном вопросе, при бегстве с «Аларии», он всего лишь взял с нее слово молчать, не желая подвергать ее унижению и завязывать рот. Но она нарушила свое слово, предала его, закричав и зовя на помощь врагов. Вскоре после этого они расстались, но обоим удалось бежать в спасательных капсулах с «Аларии». Позднее, на Варне, она вновь оказалась в его власти. На этот раз он забыл об уважении и заклеймил ее. Теперь она носила клеймо на бедре, чтобы ее положение не вызывало сомнений. Это клеймо было известно во множестве галактик.
— Я думал, ты обрадуешься, — расстроился Юлиан.
— Это неверная, коварная, лживая рабыня, — ответил Отто.
— Прошу вас, господин, — еле слышно прошептала она.
— Она хорошо сложена, — заметил Юлиан.
— Как миллионы рабынь на тысячах планет, — возразил Отто.
— Я люблю вас, господин. Я хочу служить вам, — прошептала она.
— Она действительно красива, — сказал Юлиан.
— Как множество других, которых можно купить подешевле или подороже.
— Она держит цветок рабства и предлагает его тебе, — заметил Юлиан.
— Шлюха в ошейнике, — отозвался Отто. — Она предложит его любому, если это будет угодно хозяину.
— Думаю, охотнее всего она отдала бы его тебе, — сказал Юлиан.
— Она недостойна этого.
— Но на торгах за нее могут немало заплатить, — напомнил Юлиан.
— Может быть.
Конечно, это не вызывало сомнений.
Надсмотрщики, которые готовили рабыню перед тем, как показать ее хозяину, оставили на виду совсем немного. Ее грудь стягивала тугая повязка из алого шелка. Тонкий, черный шнурок был дважды обернут вокруг ее бедер и завязан на левом бедре скользящим узлом. Шнурок поддерживал два узких прямоугольных полотна алого шелка. При желании этим же шнурком можно было связать рабыню. Такие особенности существовали для всех видов одежды рабынь. Обычной вариацией на эту тему был кожаный ремень, несколько раз обернутый вокруг левой щиколотки. Разве такое украшение не было привлекательным? Разумеется, к тому же оно служило не только украшением, но и привязью. Черные волосы рабыни были перевязаны алой лентой. На шее виднелся плотно прилегающий стальной ошейник.
— Твое имя Флора? — приветливо спросил Юлиан.
— В другом доме меня звали так, господин, — ответила рабыня.
— Но это твое имя? — спросил Юлиан.
— Каким будет мое имя, если мне позволят его иметь, — это будет решать мой хозяин.
Она взглянула на Отто, но тот резко отвернулся.
— Взгляни на нее, друг, — настаивал Юлиан.
— Спасибо, друг за то, что ты послал ее учиться, — ответил Отто. — На нее можно будет повысить цену.
— Разве тебе разрешили войти сюда не для того, чтобы предложить цветок своему хозяину? — спросил Юлиан рабыню.
— Да, господин, — благодарно отозвалась она.
— Взгляни же на нее, — настаивал Юлиан. Отто повернулся на стуле и окинул стоящую перед ним на коленях рабыню презрительным взглядом. В ее глазах застыли слезы.
— Прошу вас, господин, — сказала она, осторожно и робко протягивая цветок Отто, — примите мой цветок рабства.
— Это хуже, чем принять дар от свиньи или собаки, — фыркнул Отто.
Она опустила голову.
— Вы правы, я всего лишь рабыня, господин, — пробормотала она.
— Хорошо запомни это, — произнес Отто.
— Да, господин, — задрожала она.
Юлиан поднял руку, подзывая стражника, которому предстояло отвести рабыню в ее клетку.
— Подожди, — вдруг с раздражением произнес Отто.
Рабыня испуганно подняла голову. Юлиан удивленно повернулся к нему. Стражник замер на месте.
— Сейчас в доме находится человек, который должен быть тебе хорошо известен, — произнес Отто. — Ты помнишь «Аларию» и ужин за столом у капитана, с Палендием и всеми другими?
— Да, господин.
— И ты не забыла цель своего путешествия на «Аларии»?
— Конечно, господин, — беспокойно ответила она. Она направлялась на планету Митон, где ей предстояло вступить в брак. Брак был рассчитан до мельчайших подробностей. Проверялись генеалогические древа, рекомендации и документы, скрупулезно изучались биографии и особенно доходы, будущие доходы — то есть брак совершался по самому точному расчету. В этом деле главными действующими лицами являлись мать девушки и ее приятельница, мэр маленького городка на Тереннии. И мать девушки, и мэр надеялись извлечь значительную пользу из этого союза, вскоре перебравшись вслед за невестой в первый провинциальный квадрант, а позже, вероятно, и в первый имперский квадрант. Помолвленные жених и невеста обменялись портретами. Оба они были из «одинаковых» — обстоятельство, которое особенно радовало мать и ее приятельницу, мэра. Это было почти так же важно, как положение и доходы жениха. Последний в то время был гражданским служащим четвертого уровня в финансовом отделе первого провинциального квадранта. Брак казался очень удачным и с точки зрения генеалогии, поскольку жених принадлежал к сто третьему колену рода Авзониев, а невеста — всего лишь к сто пятому колену рода Аврезиев. Невесту звали Трибоний Аврезий, а жениха — Туво Авзоний. Однако брак так и не состоялся, поскольку «Алария», как мы помним, не долетела до орбиты Митона ввиду досадной неприятности по дороге туда.
— Сейчас под арестом в доме находятся двое «одинаковых», — сказал Отто. — Вероятно, ты слышала об этом.
— Да, господин.
— Но мы относимся к ним как к гостям, — добавил Отто. — Одна из них — женщина, ее зовут попросту Сеселла. Другой — мужчина. Его имя — Туво Авзоний.
— Туво Авзоний! — воскликнула рабыня.
— Вижу, это имя знакомо тебе, — заметил Отто. — Ты помнишь об этом деле? — обратился он к Юлиану.
— Конечно, помню, — кивнул Юлиан.
— Я хотела выйти за него замуж, — сказала рабыня. — Это был мой жених, и мы уже были обручены.
— Тогда ты была свободной женщиной, — уточнил Отто.
— Конечно, господин.
— А кто ты сейчас?
— Я — рабыня.
— Как думаешь, следует ли проявлять радушие по отношению к гостю?
— О, нет, не надо, господин! — воскликнула она. — Прошу вас, не надо! Я ненавижу его! Это был брак по расчету! Я не хотела этого, все сделали моя мать и ее подруга! Я ненавидела, презирала его! Я хотела испортить ему жизнь, погубить его!
— Ты, конечно, не думаешь, что теперь он захочет жениться на тебе? — спросил Отто.
— Нет, господин, ибо теперь я рабыня — не более, чем животное.