— Не забывайте, что вы из «одинаковых»! — воскликнула она.
— А вы — свободная женщина, даже патрицианка?
— Да, да!
— У вас красивые туфли. Снимите их, — приказал он вдруг.
Она в ужасе взглянула на него, но не осмелилась противиться такому ясному приказанию, поскольку была рабыней.
— Ладно, — сказала она.
— Нет, не здесь.
Она поднялась с постели, на которой сидела, и села на пол рядом с кроватью.
— А теперь чулки, — приказал он.
Ее ступни были тонкими и миниатюрными.
— Встань и подойди сюда.
Дрожа, она встала перед ним. Он взялся за шарф и осторожно размотал его, открывая ошейник.
— Господин! — простонала она, падая на колени.
— Неужели ты думала, что я не узнаю рабыню, если посмотрю на нее? — спросил он. — Рабыни совсем по-другому ходят, смотрят, у них другая фигура, даже если они сами не сознают этого.
— Вы же из «одинаковых»! — воскликнула она.
— Нет, — покачал головой Туво Авзоний. — В моих руках побывала рабыня, и с тех пор я перестал быть «одинаковым». Я узнал вкус рабыни.
— Простите меня, господин! — заплакала она.
— Думаешь, я не знаю, зачем к гостям отсылают рабынь? — угрожающе спросил он.
— Простите меня!
— Так вот какой стала моя бывшая невеста, гордая, практичная маленькая женщина, Трибоний Аврезий!
— Да, господин, — в ужасе произнесла она.
— Ошейник тебе идет.
— Спасибо, господин.
— Как тебя зовут?
— У меня нет настоящего имени, — ответила она. — В этом доме меня называют Флорой.
— Отличное имя для рабыни, — заметил он.
— Спасибо, господин.
— Оно тебе подходит.
— Да, господин.
— Неужели твой хозяин приказал тебе прийти сюда в одежде свободной женщины?
— Нет, господин, — прошептала она.
— Сними ее.
Она освободилась от одежды свободной женщины и встала на колени перед ним так же, как незадолго до этого становилась перед Отто — в узкой повязке на груди, с черным шнурком, поддерживающим на бедрах два шелковых полотнища. Даже в таком состоянии она вспомнила, что забыла алую шелковую ленту, красиво оттеняющую ее волосы.
— О! — воскликнул Туво Авзоний. — Что это за цветок у твоего пояса?
— Цветок рабства, который мне было приказано предложить вам.
— Твой хозяин так низко ценит тебя? — удивился Туво Авзоний.
— Да, господин, — заплакала она.
— Положи цветок на кровать и разденься полностью, — приказал он. — Нет, не вставай с коленей.
— Да, господин.
— Здесь, в углу, есть плеть для рабов, — указал он. — Подползи к ней на четвереньках и принеси мне в зубах.
Рабыня подчинилась.
Он взял у нее плеть и бросил на кровать, рядом с цветком.
— Подними руки и сложи их вместе, — приказал он.
Тотчас ее запястья были связаны. Туво Авзоний привязал рабыню к ножкам кровати, как обычно поступали в своих спальнях жители Империи.
Рабыня стояла на коленях, опустив руки перед собой.
— Ты пыталась одурачить меня, — сказал он. — Я этого так не оставлю.
Он поднял плеть и потряс ею.
— Я из рода Аврезиев! — отчаянно крикнула она.
— Неужели? — усмехнулся он.
— Нет-нет, — спохватилась она. — Я всего лишь рабыня!
— Ты пришла в комнату с тайной целью, — произнес он. — Ты осмелилась без позволения одеться в платье свободной женщины. Ты говорила, что ты свободная женщина Трибоний Аврезий, некогда бывшая моей невестой. Ты высокомерно говорила со мной, из твоих лживых губ сыпались оскорбления. Используя известные психологические приемы, ты пыталась заставить меня выполнить свои желания. Будучи тварью, ты осмелилась заговорить о браке. Ты обращалась ко мне по имени, позоря его — потому что имя оказывается опозоренным, когда его произносит рабыня!
— Пощадите! — умоляла она.
— Тебя во многом можно обвинить, Флора, — сказал он.
— Простите меня, господин!
— Только не понимаю, зачем тебе понадобилось все это?
— Я кое-что знала о вас, господин, — заплакала она, — и испытывала презрение. Сама мысль о вас была мне отвратительна. Меня передергивало, как только я представляла, как вы прикасаетесь ко мне.
— Ты считала меня «одинаковым», безвольным слабаком?
— Да.
— Ты думаешь, что была права? — спросил он.
— Нет, господин, — ответила она. — Я вижу, что ошиблась.
— Но даже если бы ты оказалась правой, разве бы это оправдывало твое поведение?
— Нет, господин!
— Разве рабыня может выбирать, кого ей придется удовлетворять?
— Нет, господин.
— От кого это зависит?
— От хозяина.
— Разве кто-нибудь считается с чувствами рабыни? — спросил Туво Авзоний.
— Нет, господин.
— Ты знаешь об этом?
— Да, господин.
— И тем не менее совершила этот поступок.
— Простите меня, господин, — простонала она.
Он взглянул на цветок рабства, лежащий в ногах кровати.
— Накажите меня, — попросила она. — Я ваша, делайте со мной, что хотите.
— Ты помнишь о своем господине?
— Я люблю его, — ответила она.
— Разве рабыни умеют любить?
— Только рабыни знают, что такое настоящая любовь.
— Я слышал, что любовь делает женщин рабынями.
— Вот почему такое запрещается «одинаковым», — объяснила она, — чтобы женщины не делались слабыми, не попадали под чужое влияние, не становились рабами. Но только в рабстве они познают самих себя и становятся по-настоящему свободными, — уточнила она.
— Любопытно, — ответил он.
— Подумайте, какими могут стать женщины, когда они становятся рабынями по закону и во всех отношениях.
— Похоже, ты боишься работы, наказаний и рабства, — сказал он.
— Да, господин. Но мы не можем выбирать хозяев — мы принадлежим и должны служить, не задавая вопросов. Однако даже в таком состоянии, при всем нашем отчаянии и ужасе, мы знаем, что мы желанны и готовы любить, что мы сексуальны, свободны и всегда являемся самими собой.
Он отложил плеть в сторону, склонился над ней и развязал ей руки.
— Ты можешь предложить мне цветок рабства, — сказал он.
Робко и смущенно она взяла цветок с кровати, опустилась на колени перед Туво Авзонием и двумя руками протянула ему цветок.
— Я отдаю вам свой цветок рабства, господин, — прошептала она.
— Встань, отвернись и сложи руки за спиной, — приказал он.
Она почувствовала, как он связывает ей запястья — грубо и жестко, за спиной. В одной руке она все еще сжимала цветок. Она была связаны так, что ее руки оказались схваченными тонким черным шнурком пониже спины.
— Господин? — спросила она.
— Ты выполнила приказ своего хозяина, — сказал он. — Ты пришла ко мне и предложила цветок рабства. Наверное, когда-нибудь ты еще придешь ко мне и будешь служить так, как я захочу, а теперь я пощажу тебя для твоего хозяина.
— Не понимаю, — произнесла она.
— Я не принял цветок, — добавил он. — Я отказываюсь от тебя. Возвращайся к своему хозяину.
— Неужели я не интересна вам? — спросила она.
— Плутовка, — ответил он, — я отсылаю тебя из комнаты, пока еще могу справиться с собой.
— Господин! — радостно воскликнула она.
— Тем более, что когда-то ты принадлежала к хонестори, гражданам Империи, патрицианскому роду.
— Но не теперь, — уточнила она.
— Да, теперь уже нет, — улыбнулся он.
Он взял из ее руки цветок и прикрепил его к шнурку на поясе. За шнурок он также заткнул шелковые повязки и юбку — возле левого бедра.
Он подошел к двери и открыл ее.
Она смотрела на него с радостью и благодарностью.
— Выходи, — хрипло приказал он.
— Господин! — вскрикнула она.
— Тебя обязательно выгонять из комнаты плетью? — осведомился он.
— Нет, господин!
У двери она остановилась и быстро поцеловала его в щеку.
— Спасибо вам, господин!
— Ну, убирайся, рабыня-красотка! — сказал он.
— О! — Она вскрикнула, почувствовав шлепок пониже спины.
Стражник поднялся со стула.