Пошел на соседние корабли, в береговую базу к коллегам. Приняли хорошо, но без лишних эмоций. После бесед с «китами снабжения» проникся некоторым уважением к будущей, а точнее сказать, уже настоящей профессии.
Знакомлюсь со службой, с боевыми помощниками.
Пытаюсь вспомнить то, что изучали на военной кафедре в институте. Хотя вся теория далека от нынешней моей службы, кое-что применить можно. Помнится, никто не мог с первого раза сдать зачета по составлению раскладки — то есть по ассортименту блюд, расчету норм выхода пищи так, чтобы все было как положено — ни больше ни меньше. Думал, что и на корабле это будет самым сложным, но это-то как раз оказалось одним из простых дел.
После визита к начальству и коллегам три дня сидел над приказами и инструкциями, как перед экзаменом, с той лишь разницей, что запоминал интендантскую цифирь и параграфы надолго и прочно. Потом даже сам удивлялся, что смог все выучить. Кроме того, изучал устройство корабля, уставы, распорядок, расписания. Не любопытства ради, а опять же для дела. Хоть и интендант, а обязан уметь дежурить по кораблю, с выходом же в море — нести ходовую вахту. Вот уж никак не ожидал, что буду стоять на мостике! В моем понимании вахтенный офицер — национальный герой, а тут извольте им стать.
«Сдашь на допуск к вахте — пришьешь нашивки на рукава, моряком станешь. А пока — интендант: бочкотара, усушка, утруска. Будешь нести вахту — другие офицеры станут уважать, не будешь — терпеть присутствие, а в душе презирать» — так непосредственный начальник капитан-лейтенант Вересов Игорь Викторович психологически точно нарисовал перспективу.
Время на все дали две недели, так как впереди поход в большие моря.
В первый день на корабле опасался различного рода флотских розыгрышей, на все реагировал не торопясь, осмысливая, не кроется ли какого подвоха. Но прошло три дня — и все спокойно. После того как механику трижды не удалось «купить» меня, совсем успокоился. Почувствовал себя почти моряком. Вот тут-то меня и подловили.
Вечером зашел сосед — лейтенант Рыжков, командир группы БЧ-2:
— Пошли к Асееву, посидим, поговорим.
— С удовольствием.
В каюте командира БЧ-2 пять человек. Собираются есть арбуз, который привез вернувшийся из отпуска капитан — лейтенант Асеев. Разрезали, пошел разговор «за жизнь».
Хозяин каюты достал из сундука сапог, лапу, дратву, прочий сапожнический инструмент.
— Люблю, — говорит, — с обувью повозиться, — вы продолжайте, я не помешаю.
И принялся постукивать молотком, слушая очередной анекдот. И вдруг, спохватившись, обратился ко мне:
— Слушай, Александр Егорович, не в службу, а в дружбу, ты самый молодой, зайди к старпому, забери у него мое шило, я ему позавчера давал. Моряка посылать неудобно, а я уж фартук нацепил.
— Конечно, конечно, какой может быть разговор!
— Только старпом у нас человек рассеянный, может забыть, что я ему давал. Ты скажи, что позавчера, в семь вечера я ему приносил свое шило. Скажи, мол, требует отдать! — пристально глядя в глаза, пояснил Асеев.
Прихожу к старпому. Обращаюсь по уставу:
— Товарищ капитан третьего ранга, капитан-лейтенант Асеев просит вернуть ему его шило, которое он вам позавчера давал.
— С чего это, интересно, ему на ночь глядя шило понадобилось? — удивился старпом и вдруг, широко улыбнувшись, переспросил: — Ему именно шило понадобилось, а все остальное у него есть?!
— Так точно! — не моргнув глазом, пояснил я. — Сидит в фартуке и что-то с сапогами делает.
— Ну-у, сапожник! — опять улыбнулся старпом, встал, заглянул в ящики стола, потом в рундук под койкой. Прошелся по каюте, заглядывая в шкафчики, остановился посреди каюты и хлопнул себя по лбу: — Слушай, Сергеев, я ведь его шило подводникам отдал. Обещали только завтра вернуть, но скорее всего забудут. Старпом с лодки попросил… Так что извинись перед ним за меня и скажи: Моргун твое шило пропил! Ну иди!.. Са-пож-ник! — добавил нараспев.
Четко повернувшись, я вышел.
В каюте Асеева все было по-прежнему. Офицеры слушали очередной анекдот. Асеев тихонько постукивал никелированным молоточком по подошве сапога. На меня никто не обратил внимания.
— Ну что старпом? — тихо спросил Асеев: ему мешали говорить гвозди во рту.
— Велел сказать, что ваше шило пропил! — лихо доложил я.
Каюта взорвалась страшным хохотом. Лейтенанты Рыжков и Сухоруков громыхали оглушительными раскатами, командир БЧ-3, старший лейтенант Иванов заливался каким-то частым всхлипыванием, капитан-лейтенант Вересов, помощник командира упал на койку и смеялся рыдающим смехом, изредка постанывая. Асеев хохотал столь тонко и заразительно, что, глядя на его запрокинутую голову и капельки слез в уголках глаз, стал смеяться и я. В дверь просунулся старший лейтенант Кирюшин из БЧ-4, на редкость красивый офицер, и почти испуганно спросил: