Потом, когда бочки придут на траверз, объявлять тревогу будет поздно — проскочим и не поразим!
Вот уже и старпом отбивает такт ногой, как солист в оркестре во время затянувшейся паузы.
Ну же! Пора! По-ра!
Но Соловьев заходит в рубку, бросает взгляд на гирокомпас и командует:
— Обе — вперед самый полный!
Ощутимо завибрировала палуба.
Ну пора же! Не успеем! Что же он делает?!
И вдруг как выстрел: «Тревога! Учебная тревога!» Старпом прыжком к аварийным звонкам, — и понеслось!
Так давно уже не бегали! На одних носочках, как балерины в прыжках, взлетали на боевые посты, и автоматы уже заворочались, отыскивая цели, и вот уже первая бочка на траверзе, и кажется, все готовы к этому слову, но все равно оно бьет неожиданно:
— Огонь!
Загрохотало, застучало, засверкало даже в лучах солнца. К бочкам потянулись малиновые пунктиры снарядов. Было отчетливо видно, как, не долетая до цели, они отскакивали от поверхности воды и рикошетом уходили в небо. Но вот ближе, еще ближе… вот видно, как дернулась бочка, словно подпрыгнула, — и быстро исчезла в волнах.
Только третий автомат с левого борта еще молчит. У меня проносится: «Тойменов! Ну что же ты! Эх, Тойменов, Тойменов, опять сказку читаешь на автомате…»
Мне в иллюминатор виден этот автомат, виден и Тойменов, влипнувший в прицел. Чего же он тянет?!
Но вот наконец задергался ствол, засверкало из дульной воронки… Я облегченно вздохнул и проводил рассеянным взглядом тойменовские трассы.
И… не поверил глазам: он с первого выстрела всаживал в бочку снаряд за снарядом, как гвозди вбивал в мягкое дерево — одним ударом. Бочка затонула в секунды. Тойменовский автомат смолк, легкий поворот ствола — и, опережая пунктиры других пушек, его снаряды подбросили вторую бочку и не опустили ее, пока она не затонула. На мгновение вспышки у ствола исчезли и опять засверкали, посылая погибель третьей емкости из-под растительного масла, еще не списанной в книге учета службы снабжения, в графе «бочкотара». Короткая очередь — и ствол ищет очередную жертву, которую уже почти нащупала очередь соседнего автомата. Но Тойменов и здесь успел на долю секунды раньше. Две пушки скрестили свои интересы на одной цели. Все было кончено в течение мгновений. А вокруг еще грохотало и сверкало, корабль уже проходил строй бочек, вернее, бывший строй; правый борт добивал последнюю бочку из двух автоматов уже за кормой. Приятно пахло порохом.
Все были возбуждены. Адмирал, задрав козырек фуражки, потирал от удовольствия руки:
— Ну как, флагманский артиллерист, уложились в нормативы?
— Вполне, товарищ адмирал!
— Асеев, — крикнул адмирал высунувшемуся из ЦАПа командиру БЧ-2, — что за орел у тебя на третьем автомате с левого борта? Пригласи его сюда!
Через несколько минут, робко озираясь, на мостике появился Тойменов. Растерявшись от скопища людей, да еще с большезвездными погонами, он совсем испугался, но увидел меня — приободрился. Подошел к адмиралу строевым шагом, звонким голосом прокричал:
— Товарищ адмирал, матрос Тойменов по вашему приказанию прибыл!
— Да ты, оказывается, — соколенок! — улыбнулся адмирал. — Благодарю за меткую стрельбу!
Тойменов бросил руку к козырьку и лихо выпалил:
— Служу Советскому Союзу!
— Держи краба! — сказал адмирал, и матрос нерешительно протянул ему руку.
— Ты где стрелять научился, товарищ Тойменов? Охотник, наверное?
— Никак нет, товарищ адмирал, я не охотник. В школе стрельбой занимался и в учебном отряде. А так не приходилось… — и он виновато улыбнулся.
— Ну молодец! Молодец, — еще раз воскликнул адмирал и взмахнул рукой, собираясь хлопнуть Тойменова по плечу, но уловив разницу в росте, щуплость матроса, неуклюже обнял его за плечи: — Спасибо, сынок, растрогал! Иди.
И, развернув его, слегка подтолкнул в спину. Тойменов двинулся к трапу.
Адмирал повернулся к нам и уже строго сказал:
— Какие люди у нас… Замечательные люди! И, махнув рукой, ушел с мостика.
Вечером служба «С» гуляла. Тойменову приготовили настоящий плов. Бобровский выдал вишневый сок и печенье. Герой дня, красный от всеобщего внимания, слабо оправдывался:
— Сказали поразить цель, вот я и поразил. А лейтенант Рыжков мне все в мегафон шумел, почему не ведем огонь. А зачем вести? Прицелиться надо. Зачем зря стрелять? Сказали поразить, мы и поразили.
— Кто это мы?
— Как кто? Наш расчет! Я же не один на автомате, трое нас.
Все сидели молча, слушая моряка, которого еще, наверное, ни разу-то никто в компаниях и не слышал. Но с сегодняшнего дня, стоило ему заговорить, и замолкали наши записные балагуры, ибо четыре металлические бочки, лежащие сейчас на дне океана, дали ему это право.