— А что ж! Таких мужиков одних не оставляют, охранять надо. Они сами бросают.
— И думаете, Женька может бросить вас?
Она опять горько усмехнулась.
— Нет, теперь не бросит… — Помолчала. — У меня никогда не будет детей. А так бы глазом не моргнул, оставил, я уверена. И он узнал — что не королева. Вот так и живем.
Я понял теперь ее постоянно услужливую улыбку.
— Не бросит, — продолжала она уверенно. — Зря я, что ли, столько картошки переполола, да окучила, да любимых его кушаний наготовила! Но — всегда начеку. Хотя… он без поводыря не может… Вот я аккуратно вожу…
Я почувствовал, что мы заходим в разговоре в опасную зону — интимную. И быстро спросил:
— А почему ваша деревня так странно называется? Про себя подумал: «Что за черт! Приехал задать всего два вопроса, получается!»
Она, как истинная женщина, поняла мою неловкость от ненужных откровений, легко поддержала другую тему:
— Наверное, тот, кто назвал, хотел передать ощущение святости этих мест… Я так думаю. Чтоб люди чище…
— Что — чище? — неожиданно громко, еще где-то за калиткой, спросил Женька. — Кстати, о чистоте! Пошли, дружок, баня готова!..
…По дороге он продолжил незаконченный рассказ о Фомиче.
— Он когда-то здесь был лесником. Покос — к Фомичу на поклон, лес нужен — опять к нему, дрова — к кому же еще? Другой бы разрешил — и дело с концом. Этот нет — покуражиться надо. Себе сено косишь — и мне накоси. Дров хочешь — выполи Фомичу огород. Потешился в свое время, гад. А куда вся злость делась — все забыто. Здороваются, хоть бы что. А жа-а-дный! Супружницу свою, Егоровну, в черном теле держит, гроша лишнего не даст. Обновка когда на ней была — никто не вспомнит… Да ну его. Давай, рассказывай, как вы с Вальком поохотились.
С чего было начинать? Конечно, с женьшеня.
— Где? — вспыхнул Евгений. — Да ты говори, не бойся, я у него травинки не трону. В какой стороне?
Я объяснил, как смог.
— Сколько корней, как стоят?
Но я рассказывал совсем о другом — о цвете ягод, о необычном чувстве, испытанном рядом с корнем жизни. Женька как будто не слушал.
— Ох и разыграем же сейчас гада! — сказал он вдруг, сощурясь зло. — Только ты не испорти спектакль. Не понимаешь? Ну и не надо. Я его сейчас на жадности стравлю…
Мы подошли к баньке Фомича.
…Женька перевязывал рассыпавшиеся прутья веника и бурчал:
— Пожалел новый дать, старый хрыч, а! Ничего, сейчас, как по спецзаказу, организуем сандуновский комплекс. Приготовься. И веники свежие будут, и еще кое-чего… — он засмеялся в предвкушении удачи.
Только мы выбрались в предбанник передохнуть, явился Фомич. Поздоровался степенно, неторопливо разделся, из-под лавки вытащил веник и прошел в баню. Мы за ним.
Парился он как следует: в шерстяной лыжной шапочке, в брезентовых рукавицах, хлестал себя с протяжкой — снизу вверх, сверху вниз. Температура в баньке градусов сто. Через минуту вывалились снова в пребанник — отдышаться.
— Фу-ух, хорошо! — блаженствовал Фомич.
— О-ох, — так же блаженно подпевал Женька.
Я сопел сам по себе.
— Товарищ, да? — поинтересовался Фомич, словно забыв нашу недавнюю встречу на улице.
— В одном дворе жили, — быстро ответил Женька. И я понял: розыгрыш начинается.
— А-а-а, — протянул дед. — Ну и как у нас — сила?
— А ты знаешь, Фомич, — перебил его Женька, не дав и мне возможности лишний раз умилиться перед знатоком тайги. — А ты знаешь, правду говорят, — новичкам везет! Не успел в тайге шага сделать, как поляну открыл! Корней, говорит, на сорок. По Пихтачному ключу. Вот добыча так добыча! А мы, дуралеи, дорогу туда забыли…
— Так уж и по Пихтачному, — насторожился и, я бы сказал, даже испугался чего-то Фомич.
— Ну, вон туда, — отмахнул я пар от себя.
— Учись, Фомич, жить, — с ехидной улыбочкой посоветовал Женька. — Пошли мыться дальше…
Я полез на полок, хотел было плеснуть ковшик воды на камни, Женька прикрикнул:
— Не разводи сырость в партере! Давай сюда и начинай париться по-настоящему. А туда-сюда — и закуска прибудет. С Фомичом во главе. Пока не выведает место — не отступится, увидишь.
Мы почти выползли в предбанник и — точно! На лавках кроме двух холщовых простыней, — вобла и пиво, в запотевших бутылках — из погреба. И это не все. Распахнулась дверь — и не вошла, а вплыла Егоровна с блюдом на вытянутых руках: мясо, зелень, кусок пирога с начинкой, малосольные огурчики! За ней, с широкой улыбкой, вступил в предбанник Фомич — с банкой коричнево-медовой жидкости. А под мышкой — два аккуратных свеженьких дубовых веничка.