Определив дистанцию, слово взял главный калибр «Наследника», которому вторили орудия «Богатыря». Крейсера прошлись вдоль побережья, затем развернулись и отстрелялись другим бортом, после чего сопротивлении батареи начало снижаться. Несколько раз самураи праздновали небольшой успех, изуродовав на крейсере одну из труб и зацепив грот-мачту. По «Богатырю» так же попали, там даже успел вспыхнуть пожар, который быстро потушили, но больше повреждений российские корабли не получили.
А затем началось избиение, крейсера стали походить на двух забравшихся в курятник лисиц. И здесь не нашлось того, кто мог бы дать им отпор. Все указывало, что адмирал Камимура поверил сведениям о том, что русский флот идет к проливу Лаперуза и отвел туда всю свою эскадру.
Колчак видел, как маленькие фигурки облаченных в пехотную форму японцев выбегают из казарм и пытаются бежать куда-то вглубь города и еще дальше, в горы, лишь бы подальше от русских пушек. Среди них попадались матросики и гражданский люд. Обезумевшие лошади метались по улочкам, усиливая всеобщую панику. Несколько особо умных транспортников развели пары и попытались под шумок ускользнуть из гавани. Два выстрела перед форштевнем и один, пришедшийся в борт, мигом заставили их прийти в себя и вернуться обратно к причалам. Четыре мирных парохода, два под английским флагом, одного под американским и французским, никто, естественно не трогал, дав спокойно выйти в море.
Подавив остатки сопротивления, крейсера принялись «утюжить», как метко выразился Храбров, Гензан — все его казармы, склады и постройки. Корабли окутывались дымом пороховых газов и содрогались от отдачи пушек. Через некоторое время пожар вспыхнул в одном месте, затем в другом, а обстрел лишь набирал обороты.
И все же, каперанг приказал вести огонь с умом, во возможности щадя гражданские постройки. Ни один снаряд не упал в крупный рыбацкий поселок, находящийся севернее Гензана, хотя там и суетились, словно перед Вторым Пришествием. Да и здание госпиталя пощадили.
Мичман Жилин безвылазно находился в радиорубке и слушал эфир на предмет возвращения Камимуры, а наблюдатели на фок-марсе не спускали глаз с моря, высматривая возможные дымы и оберегая крейсера от непредвиденных обстоятельств.
— Но ведь так нельзя! — Колчак обходил несколько постов и когда вернулся в боевую рубку стал свидетелем неприятного разговора. Возмущался старший штурманский офицер Сергей Януковский и обращался он к командиру. — Одно дело воевать с вражескими броненосцами, но совсем другое — разрушать мирный город. Это же варварство какое-то, натуральный геноцид!
— Неужели? — Храбров опустил бинокль и недобро усмехнулся. — А обстрел японцами Артура и Владивостока? Это не геноцид? Почему мы должны терпеть их наглые выходки и действовать иначе?
— За время этих обстрелов никто не пострадал, — смело возразил Януковский. Он попеременно то бледнел, то краснел и выглядел возбужденным, нервным, понимая, что ничем хорошим подобное поведение в условиях боя для него не закончится. Еще ранее, во время обхода Японии и охоты за транспортниками Сережка уже начал высказываться в том духе, что подобная война ниже достоинства русского моряка. Он страстно убеждал товарищей, что цели следует выбирать исключительно военные. Колчак не поддерживал столь мирные взгляды, с его точки зрения они выглядели недопустимым позерством. К счастью, аналогичных суждений придерживалась большая часть кают-компании. И все же Януковский не смог смолчать при виде нынешнего зрелища. Видно, его пылкую и впечатлительную натуру подобное окончательно расстроило.
— Нет, русские люди пострадали. И пусть их насчитывается немного, но факт никуда не денешь. Как видите, японцам плевать на мирных подданых Российской Империи! Но дело в другом, японцы воюют решительно, во всю силу, а вы предлагаете делать им какие-то скидки, давать фору, так? Для чего и почему? И потом — здесь нет мирных жителей, детей или стариков. Гензан целиком военный объект, тут стоит лишь пехота да армейская обслуга.
— Но в бинокль я видел бегущих женщин! — чуть ли не выкрикнул Януковский.
— Верно, женщин видел и я, — согласился Харитонов. Прочие находившиеся в рубки офицеры стояли, широко раскрыв глаза и не зная, что делать — подобные сцены происходили нечасто и от того, как повернулось дело, от разлада среди своих же, Колчак чувствовал какое-то смутное неприятное неудовольствие. Тягучий осадок, который словно бы принизил радость от удачного рейда. — Но все были в военной форме. А если и нет, они в любом случае служат в армии, а не приехали сюда на отдых поправить здоровье.