Вечером, перед заходом солнца, мы оставили экзотичный остров Кюрасао. Лоцман покинул борт ещё до того, как наша корма пересекла линию входных ворот.
Погода стояла тихая, и 12-узловый ход позволял надеяться на то, что через трое суток мы подойдем к Панамскому каналу. Где-то около 23.00 я пожелал третьему штурману Викторовичу Саше спокойной вахты и уже собирался спуститься в каюту. Свет из распахнутой двери радиорубки вдруг осветил часть мостика. Лицо радиста Олега Вайтекуса светилось, кажется, ещё ярче, чем электролампа. «Пётр Демьянович, радиограмма», — он протянул мне ещё не подклеенный в журнал бланк радиограммы: «С получением настоящей следовать в Буэнос-Айрес для работы в зоне Аргентины. Агент — адрес, телефон. ПРПЗ Навагин».
…Причал «DARSENA В», где мы ошвартовались, был щедро усыпан зерном пшеницы, которую подавали из портовых элеваторов на суда. «Раздолье для крыс», — сказал стармех, когда мы прогуливались с ним по причалу. И вечером огромные, чуть ли не в полметра (с хвостом) крысы появились у судна. Противокрысиные щитки на швартовых концах вроде бы предотвращали проникновение этих страшных грызунов на судно. Но опытные моряки говорят, что если крысы решили попасть на корабль (они каким-то чутьем выбирают подходящий для них), то никакие щитки, металлические или деревянные, никакие голики (веники) и другие боцманские изобретательства не помешают им это сделать. Поэтому при виде крыс на причале судовому врачу сразу следует заказывать у шипчандлера крысиный яд, то есть ту же пшеницу, только пропитанную каким-то зеленым веществом, от которого крысы чумеют, а умирать всегда выбираются на открытую палубу и, более того, даже выбрасываются за борт. Прекрасный яд, иначе бы дохлые крысы, разлагаясь в скрытых местах, заставили бы экипажи покинуть судно. От вони.
1987 год для Аргентины был, кажется, вторым годом, когда военная хунта позорно ушла с подмостков власти, в стране стало править гражданское правительство с президентом Альфосином. Демократизация и либерализация общества виделась в двух картинках: первая — инфляция песо достигла чудовищного уровня; курс доллара рос каждые 30 минут, и вторая — все газетные киоски вдруг заполнились порнографическими изданиями, точно так же, как это было и в Литве после провозглашения так называемой «независимости», когда чуть ли не на каждом углу Клайпеды продавались видеокассеты с порнухой. («Сейчас демократия! «Саюдис» разрешил!») При нынешнем президенте торговые отношения Аргентины с Советским Союзом стали улучшаться, и рыболовные суда, впервые после двадцатилетнего перерыва, зашли в аргентинские воды. РТМС «Ионава» был первой ласточкой, открывшей «тёплый сезон», который с каждым годом улучшался. Всё больше советских судов стало заходить в порты Аргентины для ремонта.
Мы продолжали стоять в Буэнос-Айресе, ожидая лицензии на право лова. Фирма «Bajamаr», которая подписала контракт с Соврыбфлотом и под эгидой которой мы будем работать, ежедневно повторяла: «Лицензия будет завтра. Маньяна». (Это слово «маньяна» (завтра) стало нарицательным во всех испаноязычных странах, где бюрократизм использует его, удобно отталкиваясь от конкретного дела. Маньяна, маньяна, завтра!) Но задержка с лицензией была не на совести «Bajamаr». Субсекретарь рыболовства (читай — министр) ещё не подписал контракт, так как директору института национального рыболовства, женщине, не понравились чертежи советских тралов. Но мало-помалу мы продвигались вперед. 11 мая на борт прибыла группа инспекторов морской префектуры для проверки готовности судна к плаванию. Любая подобная проверка в советском порту всегда нервозна для капитана и комсостава. Но здесь, в далекой Аргентине, инспектора не искали, к чему бы придраться, а просто и объективно проверяли основные технические средства судна и остались очень довольны всем. Мое небольшое знание испанского языка помогло мне даже заслужить похвалу: «Капитан — настоящий джентльмен». Чему я был (чего греха таить) очень рад.