Но однажды на графике — утренней планёрке — нам сообщили, что вместо такого-то судна, не готового к выходу из-за ремонта, в экспедицию отправляют СРТ-86. Боясь в это поверить, я в первый день ничего не сказал экипажу. Но кто-то как-то прослышал об этом, и радостное возбуждение охватило команду. Когда вопрос о рейсе окончательно был решён и мы начали готовиться в экспедицию, переделывать заявки на промвооружение, на питание (полагалась даже тропическая пайка вина), мне стало известно, что кое-кто из уважаемых мною коллег-капитанов попытался подпилить мне стул. Знаю, что начальник базы Гребенченко сказал: «Оставить Рябко», и на этом вопрос был закрыт.
Креветочная экспедиция состояла из судна-матки БМРТ «Витас» и 15 СРТ — судов-ловцов. Начальником экспедиции был прекрасный человек капитан Василий Васильевич Михасько, Герой Соцтруда. Из Клайпеды суда выходили в начале ноября 1968 года группами по 2–3. Прокладывать курс на «зюйд», а не на «вест» было очень приятно. После 1956 года, когда я был на первой практике и посмотрел мир, обогнув чуть ли не весь шар земной, 11 лет я не вылезал из Северной Атлантики. Рейсы Клайпеда — Норвежское море — Клайпеда, Клайпеда — Большая Ньюфаунлендская банка — Клайпеда, Клайпеда — Северное море — Клайпеда. Никаких заходов в инпорты, никакой валюты. Были заходы в бухту Фугле-фиорд на Фарерских островах, был заход на рейд исландского порта Сейдисфьордур с буксиром для очистки винта от намотки. Но всё это без выхода на берег. А чужой берег, пусть даже далёкий — он так манит. И один раз, возвращаясь из Канады, при подходе к северной Шотландии (курс был через Петлент-фьорд), я зашёл в бухту Тёрсе в норд-вестовой части Шотландии. Было лето, погода была тёплая (относительно, для Шотландии), настроение хорошее, план был перевыполнен. И я отдал якорь в маленькой бухте. Вокруг ни одного дерева, только недалеко величаво возвышался полуразрушенный замок. Нам же хотелось увидеть людей, но мы видели только овец, да и то немногих. Во время стоянки мы покрасили судно. Было приятно идти на швартовку в родном порту свежевыкрашенными. Даже главный диспетчер БОРФ Иван Андреевич Омельченко сделал ошибку: увидев нас, сказал: «О, СРТ-86 с завода вернулся».
Прокладывать курс на юг всегда приятно, особенно если уходишь от морозов, снега, береговой неурядицы и проблем. После Северного моря с каждым днём погода становится лучше, и даже грозный Бискай прошли при маловетрии. Я помню теплоход «Умань», на котором почти десять лет назад пересёк этот залив. Был август и было такое же маловетрие. Только крутая океанская волна лениво качала наш корабль. Но я ещё укачивался. И сейчас в Бискае была только зыбь. К слову сказать, мне довелось 17 раз пересекать этот грозный залив, прохождении которого ещё перед войной моряки давали домой радиограммы: «Бискай прошли. Жив». И не разу я не видел здесь шторма. Только годы спустя на яхте «Pedroma» нас прихватил 10-11-балльный шторм перед самым входом в порт Бильбао.
После прохождения «ревущих сороковых», где нас действительно два дня трепал встречный штормовой ветер, погода сменилась, мы вошли наконец в северный пассат, который на языке англичан называется «trade wind», что можно перевести, как «торговый ветер». Парусники, перевозящие товары, использовали этот ветер с давних времен, и отсюда пошло это прозаическое название, которое могли дать только англичане, люди с трезвой натурой. Слово «пассат» несло с собой романтику прочитанных в детстве книг Жюля Верна.
По ночам на палубу стали падать летучие рыбы. Мясо у них нежное. Пару десятилетий назад они официально назывались «летучая сельдь». Однажды ночью я уснул в койке со включенным надкоечным бра (всю жизнь перед сном читал). Иллюминатор был открыт. Привлечённая светом, большая особь летучей рыбы влетела через него в каюту и плюхнулась на мою голую грудь. Испуга не было, может быть, лишь четверть секунды. Но уже в следующую четверть я схватил скользкую липкую трепещущую рыбу рукой. Завтрак был прекрасный.
Стало теплее. Кое-кто из моряков, побывавших в южных рейсах ранее, стал намекать: «А не пора ли попробовать вина? А то не дай бог испортится, ведь какая качка была. Ну и что, что не вошли в тропики — в прохладную погоду пьется легче. Мы прошлый рейс как вышли из ворот Клайпеды, так и стали пить, а в Северном море почти закончили. И ничего. Не умерли в тропиках без вина». И вправду, некоторые капитаны, идущие в этой экспедиции, раздали вино команде после того, как взятое из дома спиртное закончилось. И по приходу на промысел, на 12-й градус северной широты, с грустью вспоминали винное похмелье на переходе и удивлялись, что на нашем и некоторых других судах экипажи получают на обед и ужин вино. В инструкции, выданной в бухгалтерии, четко предписывалось разводить вино пополам с водой. Но, попробовав следовать инструкции, мы получили не особенно приятное пойло. Лишь позже, в других рейсах, когда на борту были сатураторы, делающие воду газированной и прохладной, разбавленное вино было приятно пить во время обеда. Но никогда среди команды не было 100 %-ного согласия на разбавление водой. В конце концов я махнул рукой: «Пейте, как хотите, но получать будете только положенную ежедневную порцию».