Спокойная, почти зеркальная вода узкого пролива только изредка покрывалась мелкой рябью от налетавшего с гор лёгкого ветра, и опять становилось тихо. Около острова Кабле проход очень узкий, и кустарники на берегу проносились мимо нас буквально в десятках метрах.
Лоцмана в более широких местах канала старались вести судно по аргентинским водам, то есть ближе к правому берегу. После острова Кабле мы шли в каких-то трёх-четырёх кабельтовых от обрывистого высокого мыса, где стометровые глубины подходят к самому берегу.
Вдруг заглох главный двигатель. Я дал команду рулевому: «Лево полборта», стараясь отойти на инерции подальше от берега. Позвонил из машинного отделения старший механик: «Нам нужно двадцать минут». — «Боцмана на бак!» — «Глубина?» — штурману. — «Сто десять метров». — «Отдать левый якорь, девять смычек в воду». Лоцмана спокойно взирали на наши действия, о чём-то разговаривая между собой. С бака раздался голос боцмана Джафарова: «Девять смычек в воде!»
Нас развернуло кормой к берегу, до которого было не более двух кабельтовых. «Надо же было случиться этому в самом неподходящем месте, близко от берега и на большой глубине. Хорошо хоть ветра нет», — подумал я. Взглянул на корму — берег, скалистый, с острыми зубьями коричнево-серого гранита, потихоньку приближался. Якорь не держал. Течение работало против нас. И, не дай бог, шквал! Ещё немного, и мы пополним список утонувших в этих краях судов до полного комплекта. Было 149, станет 150.
Только собрался дать команду боцману: «Отдать второй якорь!», как вдруг с бака раздался грохот якорь-цепи, и через минуту голос боцмана: «Извините, это была ошибка, я отдал только 6 смычек. Сейчас точно 9». В моём капитанском лексиконе никогда не было матерных слов. Но внутри всё бурлило кипятком, который я готов был вылить на боцмана. «Кавалерист!» — только и произнёс я, вкладывая в это слово глубокий смысл, который понимает каждый моряк. До скал было не более ста метров, когда якорь забрал грунт.
И снова мы любовались берегами канала. Далеко впереди сверкнули под лучами неожиданно выглянувшего солнца заснеженные вершины гор, и радость от этой картины наполнила душу. Это были минуты того блаженства, того глубокого чувства, той неосознанной радости, которую мы испытывали, увидев необычную красоту природы. Почувствовать это в музее, глядя на изумительные полотна знаменитых живописцев, невозможно. Мы, люди — часть этой природы, и наш далеко не совершенный мозг легче воспринимает краски природы, чем живопись. Понять многие картины Рафаэля, Пикассо или Дали нам помогают пояснения справочников, образование. А красу природы мы видим и понимаем без университетского диплома.
Чарльз Дарвин сказал о племенах, живших на этих землях, как о наиболее примитивных людях Земли. Но кто знает, может, и эти примитивные люди порой любовались красотой заснеженных гор, красотой пурпурного заката.
К причалу мы подошли засветло, но серость вечера уже начала окутывать портовые строения и аккуратные маленькие разноцветные домики, раскинувшиеся на холмах. Швартовался я сам, без лоцманов. «Я хорошо знаю моё судно, — сказал я им, — и мне проще делать это». Было приятно услышать, как один из лоцманов сказал позже местному репортёру: «Капитан ошвартовался так аккуратно, что даже комара не раздавил бы, окажись тот между судном и причалом». Мне понравилось это выражение о комаре, и в дальнейшем при каждой швартовке я говорил штурманам об этом мелком насекомом, которого мы не должны давить.
Иван Петрович Лахин, помполит, один из немногих «комиссаров», о котором можно сказать — интеллигентный человек, составил списки увольняемых, и с утра большая часть экипажа «высыпала» в город. Был октябрь, весенний месяц в южном полушарии. Солнце светило вовсю, но было чуть прохладно. На улицах, чуть выше порта, лежал снег. Все автомашины на колёсах держали цепи, как у нас в Союзе. Зимы здесь суровые. Наши грузовики КрАЗы оказались самыми проходящими для Огненной Земли. Мы были горды, увидев их в Ушуае (тогда мы имели Родину, и у нас была гордость за нашу Страну).
Солнце сияло, снег сверкал, мы шатались по городу, и кое-кто напевал:
Туристический сезон здесь начинается в декабре. Несколько десятков наших моряков бродило по пустынным улицам, заглядывая в каждый попавшийся по пути магазин. Хозяйка салона «Меха», элегантная красивая женщина, положила перед нами на прилавок несколько дорогих шкурок. «Сибирские соболи», — сказала она. Она показывала свой товар красиво, гладила шелковистый мех с такой нежностью, что невольно думалось: эта женщина любит ласку, эта женщина знает радость.