Бронюс Бикульчюс, старший помощник капитана, свою группу моряков повёл вверх по дороге, идущей к горе. С возвышенности открылся удивительный вид на город, на порт со стоящей у причала «Ионавой», на бухту. Моряки захватили с собой немного выпивки с закуской. Потом, чуть повеселев, пели песни и даже танцевали под ярким солнцем. Бронюс, вспоминая этот порт, сказал, что это был самый лучший заход для отдыха.
Бикульчюс был необычно интеллигентным человеком, очень добрый к людям. Я по-настоящему любил его и старался перенять у него то хорошее, чем богато наделила его природа. Вторым, подобный Бронюсу, человеком в моей жизни был Николай Петрович Северинчик. Они оба моложе меня, но у обоих я учился человечности.
Солнце сыграло с нами шутку. Вечером, вернувшись на судно, мы все почувствовали, что наши лица обгорели. Благодаря озоновой дыре, расположенной над Антарктидой, солнечная радиация здесь необычайно большая, о чём мы узнали от местных жителей: наше судно было единственным в порту, и к нам приходило много ушуайцев.
Директор фабрики, выпускавшей телевизоры и другую радиоаппаратуру из тайваньских компонентов, побывав на борту, пригласил меня посмотреть производство, а кое-кто из местных жителей приглашал моряков к себе домой. Молодые коммунисты подарили мне большой портрет своего земляка — аргентинца Че Гевары. В морском музее, расположенном в здании бывшей тюрьмы, я узнал необычную историю одного русского, как сказал гид, узника. Фактически это был еврей из Киева, приехавший в Аргентину в 1906 году. Многие евреи-террористы (их почему-то в советское время возвели в ранг революционеров), не сумевшие захватить власть в России в 1905 году (они сделали это 12-ю годами позже), эмигрировали в Аргентину. Знаток русской истории Игорь Николаевич Андрушкевич (из Буэнос-Айреса) рассказал, что сионисты когда-то собирались сделать «обетованную землю — Израиль» в устье реки Парана, в живописнейших местах к северо-западу от столицы. «In Argentina the words «Russion» and «Jew» were synonymous» (в Аргентине слова «русский» и «еврей» были синонимами), — пишет английский исследователь Bruce Chatwin в книге «In Patagonia».
Так вот, этот рыжий еврей из Киева, Simon Radowitzky, приехав в Буэнос-Айрес, продолжил свою террористическую деятельность. Видимо, террор заложен глубоко в сознании еврейства. Религия, базирующаяся на чистом расизме, позволяет им убивать не-евреев как низшую расу. Радовицкий бросил бомбу в автомобиль, где сидели офицеры полиции. Полковник был убит, а его адъютант потерял ногу. Судья хотел приговорить убийцу к расстрелу, но потом изменил приговор и дал ему пожизненное заключение.
В угольном бункере парохода террориста вместе с другими узниками привезли в Ушуаю. Охранники избивали его безжалостно. Вице-губернатору города понравилось белое тело рыжего еврея, и он часто приходил к нему и совершал содомию: во время акта три стражника крепко держали жертву в удобной для совокупления позиции. Однажды Радовицкий бежал из тюрьмы; на одном из необитаемых островков, куда его высадил местный контрабандист, он чуть не умер с голода, но был спасён чилийской береговой охраной и снова водворён в одиночку. В 1930 году, после 12 лет отсидки, Радовицкого амнистировали и выдворили из Аргентины.
Три дня пробежали незаметно, мы распрощались с нашими новыми друзьями и уже в сумерки отдали швартовы. До свидания, Огненная Земля! До свидания, Ушуая!
Глава XII. «Пасвалис» (работа в США)
На БАТСП «Пасвалис» я был направлен перед самым отлётом в Кальяо (Перу), где судно ремонтировалось ремонтно-подменной командой. Капитан Дудкин подбирал экипаж на этот рейс, но Навагин, заместитель генерального директора «Литрыбпрома», снял его с судна, мотивируя это тем, что Дудкин два или три рейса не выполнял план. Я пытался отказаться от предложения: мол, получается, что я как будто подпиливаю стул. Но Навагин сказал: «Не пойдёте вы — пойдёт другой капитан, но не Дудкин». Пришлось согласиться.
Единственным моим знакомым в экипаже был пожилой матрос Четыркин Виктор Михайлович, который ещё в БОРФе делал со мной несколько рейсов. 76 человек на борту, из них 75 — незнакомые мне людей с разными характерами, с разными привычками. Рейс намечался нетрудным — работа в роли плавбазы. Значит, многие устроились по блату.
«Блат» — это страшное слово, пришедшее в нашу советскую жизнь из еврейского сообщества, стало миной замедленного действия, разорвавшей все прекрасные человеческие идеи, взращённые десятилетиями.