Первые два дня мы практически настраивали трал. Это была настройка не только трала, но и настройка мозгов. Заборский развернул среди команды такую агитацию, что я чувствовал себя в изоляции от экипажа, вернее комсостава. Только старший тралмастер Пасынок Александр Павлович, скромнейший и умный труженик, поддерживал меня. Технолог Ларин, близкий друг помполита, крутил носом: «Да мы на юге рыбой завалимся за две недели!»
Третий день был успешным. Мы взяли суточный план. И потихоньку из всех литовских судов-тихоокеанцев только мы стали давать на берег приличную суточную сводку, показывающую неплохую работу.
Но помполит был как в белой горячке. Он уже не видел реальности, не видел рыбы на палубе. Он видел только то, что вопреки его желанию мы остались работать на севере.
Заборский собирает партийное собрание и пишет такое решение: «Обязать капитана коммуниста Рябко прекратить промысел на севере перуанской зоны и следовать в юго-восточную часть Тихого океана». Я не был, конечно, на этом собрании, но помнится, что только мой матрос Четыркин Виктор Михайлович не поддержал эту глупую резолюцию.
Пока помполит заседал на собрании, мы подняли очередной трал с 50 тоннами крупной ставриды. Заборский появился на мостике в момент радостного всеобщего оживления, которое всегда вызывает хороший улов. «Вот здесь постановление партийного собрания», — и он протянул мне лист бумаги. Я уже догадывался, о чём это постановление, и равнодушно сказал: «Положите на стол». На следующее утро вместе с суточной сводкой, хорошей сводкой, я отправил Навагину рдо: «Согласно решению партийного собрания — секретарь парторганизации тов. Заборский — сегодня заканчиваем промысел этом районе зпт следуем в ЮВТО». Наверху рдо я написал «Весьма срочная». Радиограмма ушла. Я знал, какой будет ответ. Не дожидаясь его, сделал запись в судовом журнале, аналогичную рдо, объявил экипажу, что по «приказу» партийной организации снимаемся на юг. Все моряки недоумённо приняли мою информацию: «Куда, зачем уходим от рыбы?» — «Закрепить всё по-походному, курс 210 градусов». И мы начали движение. Через два часа пришла гневная радиограмма Навагина: «Кто на судне капитан? Вы или Заборский? Немедленно прекратить переход на юг, продолжать работать на севере. Исполнение доложить».
«Пригласите на мостик первого помощника капитана», — сказал я вахтенному штурману. «Читайте, — я положил перед Заборским журнал входящих радиограмм. — Если хотите следовать на юг — поднимайте «Весёлого Роджера».
Мы отработали в этом районе 40 суток. Рыбалка была не такой хорошей, как хотелось бы. Многие мурманские суда заходили ночью в перуанскую зону и имели неплохие подъёмы. Но я никогда не шёл на неоправданный риск. Стать арестованным было так просто. Среднесуточный вылов у нас составил 38 тонн, в то время как у судов южной группы за этот период он был всего 17 тонн. Эти данные я получил в отделе добычи «Литрыбпрома». Общее выполнение рейса по двум районам составило: добыча — 113,6 %, заморозка — 101,7 %, выпуск товарной продукции — 118 % (это основной показатель; мы выпустили продукцию на 3 миллиона 38 тысяч рублей).
На разборе рейса Заборский и Эйленкриг пытались сказать, что капитан не слушал советов парторганизации. Но Василь Васильевич Михасько, ведущий разбор рейса, осадил их: «Судно сработало лучше, чем другие суда. Какие ещё претензии могут быть к капитану?»
Через два дня меня встретил начальник организационного отдела (отдел, занимающийся первыми помощниками): «От Заборского поступила жалоба. Мы хотим заслушать вас в нашем отделе». Я пришёл в этот отдел спокойно, с чуть шаловливым настроением. В комнате сидели 14 первых помощников капитана, главный капитан флота Бурачёнок и почему-то — ни к селу, ни к городу — беспартийный еврей Эйленкриг. Как Швондер из книги Булгакова «Собачье сердце», он был везде горазд. После первых слов начальника отдела я понял, что здесь хотят сделать аутодафе капитана Рябко. Я до сих пор горд тем, что мне была оказана такая честь впервые за всю историю флота. Заборский долго рассказывал, как Рябко игнорировал решения парторганизации. Затем Эйленкриг начал свою речь со слов: «Я знаю капитана Рябко чуть ли не с детства.» (Владлен Рувинович, опомнитесь, мы с вами знакомы по-настоящему всего-то шесть месяцев!) О чесноке он, правда, не сказал ни слова, но всё своё выступление посвятил философским изречениям о том, какую важную роль играет на судне партийная организация. Даже некий Белоусов, бывший когда-то помполитом на «Ионаве» стал жаловаться, что его заставляли ходить на подвахты вместо лекций.