В Шотландии обменные операции официально назывались Klondyke. Слово это взято не из рассказов Джека Лондона о золотой лихорадке в канадском Клондайке. Почему суда называют клондайкерами, долго никто объяснить не мог, хотя в официальных документах графа «название судна» печаталась так: «name of klondyker», а местные жители другого слова даже и не знали. У советских моряков это слово не прижилось, видимо, отпугивал намёк на золото, что было неприемлемо для нашей идеологии. Впервые на страницы клайпедской газеты вынесла слово «клондайкеры» замечательная журналистка-маринистка Аделе Жичкувене. Только несколько лет спустя мой друг, учитель из Лервика (он же полиглот № 1 Европы — знает более 30 языков) Дерек Хернинг объяснил мне происхождение этого слова.
Полтораста лет назад на побережье Северного моря был рыбацкий посёлок Klondyke. Когда шла сельдяная путина, местные рыбаки вылавливали огромное количество этой рыбы. Её было так много, что можно было черпать вёдрами. Сельдь засаливали в бочках. Сюда приходили корабли из Швеции, Дании и других стран. Они становились на якорь напротив Клондайка, и начинался обмен товаров на сельдь. Эти суда получили кличку «клондайкеры». А когда советские плавбазы пришли к шотландским берегам, кто-то вспомнил славную историю посёлка Клондайк.
При подходе к Ла-Машу один из моряков, бывших на «Сувалкии» в прошлом рейсе с капитаном Бордюковым, рассказал печальную историю, случившуюся с 3-м помощником капитана Горбачёвым.
При подъёме шлюпка, где он был командиром, отдалась на кормовых талях. Гак зацепил Горбачёва за подбородок и оторвал голову. Этот рассказ о страшной смерти молодого штурмана потряс меня. Несчастный случай произошёл из-за халатности боцмана. Впоследствии я познакомился с вдовой Горбачёва Аллой и её маленькой дочкой. В кают-компании мы повесили на переборке фотографию погибшего штурмана. После каждого рейса стали помогать Алле материально. За время стоянки в Клайпеде на борт пришли Алла с дочкой и отец Горбачёва. Мы сделали всё, что могли, чтобы сохранить память о нашем коллеге. Алла плакала в кают-компании под портретом мужа: «Самое страшное, что я не могу даже сходить на могилу».
Работа на клондайке (тогда мы ещё не знали этого слова) началась 5 декабря недалеко от маленького французского порта Фекам. Первую порцию сельди, 15 тонн, мы взяли на борт с надеждой, что завтра получим побольше. И точно: на следующий день французы дали нам уже 35 тонн. Не успели мы порадоваться хорошему началу, как вышел из строя один компрессор рефрижераторного отделения, и наши приёмные бункера оказались без охлаждения. Мы ограничили приём до 25 тонн, и сразу же из Парижа представитель фирмы «Франсов» заявил, что, если мы не будем принимать 30 тонн, французские рыбаки откажутся работать с нами. Конечно, работа на приёме рыбы намного спокойнее и легче, чем работа в промысловом режиме. Но и здесь хватало нервотрёпки.
14 декабря французский траулер при отходе от борта без предупреждения сбросил швартовый конец в воду, а наш вахтенный матрос не сумел вовремя подобрать его, и толстый капроновый канат попал на вращающийся гребной винт (было сильное приливное течение, и мы подрабатывали при отходе «француза»). Главный двигатель был остановлен. Вручную гребной вал проворачивался, но конец зацепился за что-то, и, естественно, без очистки его работать машиной нельзя. Прогноз погоды был нерадостный: через два дня в наш район подходил шторм. Спасательных советских буксиров, имеющих на борту водолазов, поблизости не было. Да и буксиры эти потихоньку ещё до захвата Союза стали исчезать. Всё случилось под вечер, но мы имели несколько часов светлого времени. Погода позволяла спустить шлюпку (ветер был норд-вестовый, 2–3 балла). Но увидеть с поверхности воды винт невозможно. Матрос Юра Быков, крепко сбитый парень невысокого роста, сказал: «Пётр Демьянович, разрешите мне нырнуть, что-нибудь увижу». «Да ты знаешь, какая температура воды — только плюс десять. Сразу замёрзнешь». — «Не замёрзну, я морж. Каждый год 14 декабря я купался в проруби на Немане. И сегодня как раз четырнадцатое». — «А почему именно 14-го?» — «Мой день рождения». Он разделся до плавок, обвязался страховочным концом и под наблюдением старпома и других моряков сиганул со шлюпки в воду. Через несколько секунд вынырнул, глотнул воздуха и снова скрылся. Поднявшись на борт, Юра сказал, что швартовый конец идёт под насадку винта. На винте его не видно. Это уже была хорошая информация. Я поздравил Юру с днём рождения. Мы посмеялись, что он даже здесь, в Ла-Манше, у французского берега, встретил день рождения традиционно — искупавшись в холодной воде. Бутылку джина, которую я ему подарил, он распил с друзьями вечером. А назавтра старпом с утра на шлюпке стал ловить кошкой просматривавшийся через воду швартов. Удалось зацепить и обрезать 5 метров каната. «В случае чего меньше капрона будет на винту», — решил Слава. Мы оповестили французских рыбаков о случившемся и продолжали принимать рыбу, но уже не подрабатывали машиной при швартовке и отшвартовке траулеров. И постоянно следили за барометром, стрелка которого медленно, но неуклонно ползла вниз, предвещая приближающийся обещанный синоптиками циклон. Французы обещали помочь с аквалангом, и 16 декабря траулер «Snekkar» передал нам это снаряжение. Я знал о многих несчастных случаях на флоте, когда люди гибли даже в аквалангах. И хоть мне пришлось однажды послать добровольца очищать винт на СТМ «Оптуха» не в акваланге, а в противогазовой маске с длинной гофрированной трубой и всё обошлось благополучно, то сейчас мы имели на борту одного моториста, который на действительной службе был аквалангистом, и всё-таки побаивались. Провели все надлежащие инструктажи, проверили снабжение, баллон с газом и спустили шлюпку к корме, закрепив её как можно ближе к подзору. Наш аквалангист долго собирался с духом и, наконец, прыгнул в воду. Но прыгнул так, что течением его сразу прибило под днище шлюпки. Видимо, это было опасно. Когда он выбрался из-под шлюпки, то был напуган и категорически отказался идти под воду опять. Снова нас выручил Юра Быков. Он имел когда-то небольшую практику с аквалангом. Скрепя сердце, я разрешил ему одеть на себя баллон и маску. Договорились, что страховочный линь старпом будет дёргать каждые 10–15 секунд, и в случае отсутствия ответа мы вытащим Юру на поверхность. Вся операция заняла 1,5 минуты. Канат попал между пяткой и рулевой насадкой. Юра обрезал его ножом довольно легко. Короткую часть каната он поднял на поверхность, а остальную, длинную, закреплённую на кормовом кнехте, матросы выбрали на палубу. Капитан, родившийся в рубашке, облегчённо вздохнул. Вместе с ним — весь экипаж. А ночью в такелаже начал посвистывать 7-бальный ветер, но нам он был уже не страшен.