Не дожидаясь ответа, я увидел своё судно с палубным освещением, стоящим пока на прежнем месте. «Александр Николаевич, как дела?» — я связался по УКВ со старпомом. «Неважно, — ответил он. — Стараемся подрабатывать машиной на якоря, но рыскание очень большое. Буду сниматься с якоря». — «Это рискованно при таком ветре в узкой бухте (между северным и южным берегами было всего 4 кабельтова). Попробуй всё-таки удержаться на якорях, больше маневрируй машиной», — посоветовал я. Но вскоре ветер усилился до 25 метров в секунду. По радиолокатору на мостике «Дарюса» было видно, как корма «Калварии» приближается то к одному берегу, то, через 3–4 минуты, к другому. Был момент, когда силуэт судна на экране РЛС соприкоснулся с береговой чертой, и я с тревогой ждал доклада: «Коснулись грунта!» Но бог или дьявол миловал нас. В 17.30 ветер свистел уже до 40 м/сек. Положение становилось опасным. К счастью, или, если можно так выразиться, к маленькому, но счастью, ураганный ветер был от норд-веста, т. е. дул вдоль бухты. Задуй ветер в другого румба — мы были бы уже на камнях.
Судно становилось неуправляемым. Якоря поползли. Начали их выборку. Правая якорь-цепь на 4-й смычке оборвалась. Скалистый мыс Фора-Несс приближался. Чтобы удалиться от него, дали задний ход. Левая якорь-цепь оборвалась тоже. Боцман с бака кричал: «Сейчас будем на скале». Она, эта скала, угрожающе приближалась в темноте. Машина работала полным назад с перегрузом, но судно не отходило от берега. «Ударились!» — закричал боцман, и все почувствовали, что судно слегка коснулось грунта. «Мы не отходим от берега, — сказал по УКВ старпом. Голос его был с малюсенькой стрункой отчаяния. — Буду вызывать вертолёт». «Александр Николаевич, если считаешь, что наступило безвыходное положение — вызывай. Только непонятно, почему лагом к ветру не двигаетесь назад? Как руль?» — спросил я. «Лево на борту». «Прямо руль!!!» — не своим голосом закричал я.
Стоящие на мостике капитан, штурмана «Дарюса» с тревогой взглянули в мою сторону, впервые услышав мой кричащий голос. Тишина в эфире. Я припал чуть ли не всем телом к экрану радара. Мучительная, как вечность, минута — и вот между судном и береговой чертой появился маленький пробел, потом он стал увеличиваться: «Калвария» отходила от берега. «Калвария» была спасена. Судовое время — 18.32. (На заднем ходу при переложенном на борт руле теряется почти 50 % мощности винта. Старпом, видимо, забыл или не знал этого.)
«Вода в топливном танке № 1 — 25 тонн — доложил Александр Николаевич. — Больше водотечности не обнаружено. Следую в открытое море». — «Спасибо, Николаич, ты — молодец!» (В данном случае слово «молодец» было равносильно званию «Герой Советского Союза».) Тёмная ночь, ни одного огонька на берегах бухты, только корма «Калварии» с гакабортным фонарём. Ровно два часа борьбы со стихией, борьбы за спасение судна и людей. Спокойствие, удовлетворённость, чувство выполненного долга наполнили всего меня. И вдруг голос 3-го штурмана по УКВ: «Пётр Демьяныч, намотался штаг на антенну локатора. Мы — незрячие». А рядом два маленьких скалистых островка без огней — Тэ-Бретрен и Грин-Холм. «А второй локатор?» — с тревогой спросил я. «Мы забыли включить его своевременно». В считанные секунды я нанёс на карту положение «Калварии». Скалы совсем рядом. «Держите курс полста градусов», — и капитан, родившийся в рубашке, выдохнул глубокое: «Ух-х-х.»
Находящийся на мостике лондонский юрист Roger Cooper, бывший морской капитан, подошёл ко мне и крепко пожал руку: «Обычно в таких ситуациях на судах других стран старпом сразу посылает в эфир «Мэйдей» (SOS) и ждёт помощи. Вы, русские, — мужественные люди».
Видимо, Василий Данько не имел у себя спиртного и поэтому не пригласил к себе после такой ужасной катавасии. Но старпом Фридрих Левит нашёл бутылку советского коньяка, за что я ему благодарен до сих пор. Мы сидели в его каюте в компании Людмилы Прокофьевны, которая даже не догадывалась, что «Калвария» была на волосок от гибели. Я пил коньяк, и тепло разливалось по моему телу; огромная тяжесть, как скала на мысе Фора-Несс, медленно уходила прочь. Неосознанно я чувствовал гордость оттого, что судно спасено. Наверняка Александр Николаевич Кузьмин в это время ощущал то же. Судно было в открытом море, и хотя ветер продолжал ураганить (я смотрю выписки из судовых журналов «Калварии» и «Дарюса» — у обоих на 20.00 показано 35 метров в секунду), переживания и страх, которые испытали наши моряки в течение двух часов, затихли. Жизнь продолжалась.