Праздник продолжался. Продолжался всю ночь. Каждая группа из числа участников шествия занимала какой-то бар. Показывала подготовленное театральное представление. Люди пили, мужественные люди, потомки викингов, веселились. Веселились до утра.
Но это уже было не для нас. Когда корабль-костёр стал потихоньку угасать, мы быстреньким шагом, чтобы не замёрзнуть, пустились к нашей шлюпке. Застучал движок, третий штурман Пётр Рыбаков, командир шлюпки, отчалил от причала. Ветер был свежий от норда. Мы, человек 15, включая четырёх женщин, сидели на банках (скамьях) нашей надёжной спасательной шлюпки с плотно закрытыми дверями люков. Ну прямо подводная лодка! Только командиру нужно было сидеть повыше и рулить. Да третий механик Ионас Малинайтис, один из лучших механиков за всю мою практику (на нём держались все старенькие вспомогательные дизеля «Калварии»), время от времени вслушивался в звук двигателя. Маленькая лампочка освещала кабину шлюпки. Я посматривал на своих моряков и морячек, радовался, что у них была возможность увидеть необычное зрелище. Кто-то из сидящих полудремал, Люда Головенко, прачка (или, как эта должность именовалась официально в судовой роли — машинист по стирке белья. Почему не «машинистка»?) о чём-то разговаривала с Любой, шеф-поваром, и обе весело улыбались.
Минут через двадцать 3-й штурман сбавил ход — значит, подходим к судну. Матрос одел каску, открыл носовой люк и был готов цеплять тяжёлый гак шлюп-талей за обух. С кормы это делал обычно командир шлюпки. Волна была довольно приличная, и важно было зацепить оба гака одновременно. Первая попытка не удалась. Затем, когда носовой гак зацепили, кормовой каким-то образом отдался. Шлюпку стало дёргать на носовом гаке. Хоть это длилось и недолго, но рывки были весьма чувствительными. Был момент, когда оба гака были зацеплены, но что-то случилось с лебёдкой, она не работала на «вира» (на подъём). Гаки не отдавали, ожидая, что лебёдка заработает. Волна подбрасывала шлюпку, тяжёлые гаки с блоками грохались по корпусу. Ситуация становилась если не опасной, то напряжённой. Болтанка была необычной по сравнению с волновой качкой, и я заметил, что внутри кто-то «травил» (морская болезнь), женщины сидели кучкой, прижавшись друг к другу, перепуганные. От ударов металла казалось, что мы находимся внутри панцер-танка. Ко всему прочему, ветер начал свистеть, а это уже шесть баллов.
Я открыл бортовой люк по правому борту и, хоть было немного рискованно, встал и крикнул вахтенному штурману Володе Полякову запустить ГД (главный двигатель), подработать влево и прикрыть шлюпку от волны и ветра. На это ушло минут семь. Шлюпка продолжала дёргаться на волне, как сумасшедшая. Кое-кто внутри уже был в панике. Пришлось прикрикнуть капитанским голосом: «Сидеть и не паниковать! Всё будет нормально!» Испуганные женские глазёнки смотрели из полутемноты на меня с надеждой.
Слышно было, как запустили ГД на судне, и минутой спустя шлюпка плыла на талях вверх. Я вышел последним, ещё раз оглянувшись на грязное пятно от «травли»: боцман будет проклинать кого-то. Все «пассажирки» стояли тесной группкой на шлюпочной палубе. «Ну, что, морячки, перепугались?» — спросил я их, проходя мимо. Люба Герасименко шагнула чуть навстречу: «Пётр Демьяныч, мы вас так любим, мы вас так любим.»
Я пишу это через десять лет после случившегося и хочу сказать: «Спасибо, Люба! Я тоже любил вас всех, милые мои женщины».
Глава XIV. Женщины в море
Судно медленно отходит от причала Керченского моррыбпорта. Впереди — многомесячный рейс в Индийский океан. Провожающие, жёны, чуть заплаканные, машут своим мужьям и любимым, с которыми расстаются на полгода.
С борта судна свободные от вахт моряки с грустью (а многие с радостью) смотрят на удаляющийся берег. Среди них — несколько женщин.
Капа, молодая разбитная прачка, чуть «выпимши» (на отходе — традиционно), медленно обводит рукой всех собравшихся на берегу женщин и, кривя в хитрой усмешке губы, произносит: «Плачьте, плачьте, бл. и, через неделю все ваши мужья будут моими».
Поначалу я не думал начинать главу о женщинах-морячках с этой смешной, но правдивой истории, рассказанной мне замечательным человеком, моряком, генеральным директором фирмы «Sovitpesca» (Италия) Загородним Николаем Васильевичем. Я хотел написать о первой советской женщине-капитане дальнего плавания Щетининой Анне Ивановне, которую мне довелось увидеть на борту т/х «Умань». Она распределяла курсантов ЛВИМУ на практику и была на нашем судне несколько часов. Я уже тогда знал о её необычной жизни и во все глаза, с восхищением смотрел на эту героическую женщину. Позже я узнал, что в Мурманском Тралфлоте и в Калининграде тоже были женщины-капитаны. Калининградскую я даже видал в Штральзунде на небольшом пассажирском судне, доставляющем экипаж для новостроев. Но я не знаю ничего больше о них. Эту главу я пишу в Атлантическом океане, и у меня нет возможности собрать информацию о советских женщинах-капитанах. Можно только сказать, что женщина способна делать любую работу, в том числе и ту, которая традиционно считается мужской.