— Какие же? — наивно спросил граф.
— Пытка, дорогой граф! Хороша пара тесных раскаленных железных сапог или пинты три водицы, влитой в горло, послужат прекрасным убедительным средством для самого закоренелого преступника. Ну, до свидания, граф!
XXIV
До тюрьмы было всего несколько шагов. Выйдя от судьи, Роланд очутился на тюремном дворе. Пропуск раскрыл перед ним все двери тюрьмы, и надзиратель повел его вдоль длинного темного коридора, кончавшегося узкой лестницей, которая вела в подземелье.
Пройдя ступенек тридцать, тюремщик остановился перед огромной дубовой дверью и, взяв связку ключей, отпер замок. Тяжелая дверь медленно повернулась на ржавых железных петлях. Заглянув внутрь, граф увидел неясную фигуру, сидевшую на каменной скамье.
Мануэль не повернул своей опущенной головы; он уже привык к ежедневным посещениям тюремщиков и надзирателей, приходивших для уборки помещения.
Хотя заключение его продолжалось всего неделю, но оно сильно повлияло на его характер и наружность. Его бледное лицо приняло цвет слоновой кости, виски и щеки ввалились, а глубоко запавшие глаза светились лихорадочным блеском. В эти несколько дней он пережил мучительные страдания, но это были не физические, а нравственные муки. Стыд и сознание того, что Жильберта навеки погибнет для него, доводили его до безумия. Молодой человек сидел сгорбившись, со спустившимися на лицо всклокоченными волосами и был совершенно равнодушен и к окружавшему мраку, и к ужасной сырости, пронизывавшей до костей.
Тюремщик тронул его за плечо, желая вывести его из задумчивости. Мануэль медленно повернул свое бледное лицо.
— Вы желаете остаться наедине? — спросил тюремщик посетителя.
— Да, — глухо ответил тот.
При звуке этого голоса узник вздрогнул и поднял свои темные, блестящие глаза на лицо Роланда, слабо освещенное светом из слухового окна.
— Вы здесь! — воскликнул Мануэль, вскакивая. Роланд, испугавшись этого порывистого движения, инстинктивно попятился назад.
— Не бойтесь, я ничего не могу вам сделать! Ведь я же в цепях, — проговорил узник с горькой улыбкой, заметив это движение.
Роланд лишь теперь заметил, что правая нога Мануэля была прикована крепкой короткой цепью. Сделав знак тюремщику удалиться, он приблизился к молодому человеку.
— Вероятно, вы менее всего ожидали меня увидеть здесь? — начал он.
— Почему же! Может быть, этот визит необходим для вас. Вы хотите собственными глазами убедиться, насколько крепки мои цепи, — с суровой насмешкой проговорил заключенный.
— Вы ошибаетесь! Я пришел узнать, не желаете ли вы получить свободу.
— Свободу? Вы предлагаете мне свободу?
— Это вас удивляет?
— О нет, нисколько. Теперь ничто не удивляет меня. И слово «свобода» я произношу совершенно спокойно, так как знаю, что это лишь новая ловушка, и этим словом вы хотите воспользоваться как приманкой.
— Но вы, Мануэль, уж слишком плохого мнения обо мне!
— А заслужили ли вы лучшего мнения? Говорите уж лучше прямо, чего вы от меня хотите?
Роланд вынул большой кошелек и, подавая его Мануэлю, проговорил дружелюбно:
— Мануэль, здесь находится большая сумма, целое состояние для человека, привыкшего, как вы, к нужде Этой суммы хватит, чтобы бежать из Франции. Возьмите, я дарю вам эти деньги!
— И делаете большую оплошность! — иронически заметил Мануэль. — Ведь услышь эти слова судья, вы, наверное, проиграли бы свое дело!
— Не понимаю, — произнес граф.
— Чего же тут не понимать? Вы обвиняете меня в посягательстве на звание вашего, будто бы покойного, брата и вдруг предлагаете мне огромные деньги, лишь бы избавиться от моего, почему-то неудобного для вас, присутствия. Нет, граф Роланд, вы своим предложением еще раз доказали мне, что я действительно граф де Лембра, и вы, право, боитесь суда.
Граф с досадой стиснул зубы. Эта неожиданная логика разбила план, на который он возлагал надежду.
Действительно, уговаривать Мануэля совершить побег значило бы доказать публике и судьям свою виновность: человек, уверенный в своей правоте, не станет избегать суда, а будет бороться, возражать до конца, протестовать даже у подножия эшафота.
Все это граф сообразил лишь теперь. Однако, не показывая и вида, что его планы разбиты, он холодно произнес:
— Лишь вы можете бояться суда, а никак не я!
— В таком случае найдите причину, которая объяснила бы ваше загадочное предложение, — продолжал Мануэль. — Но вам ничего не придумать. Предоставим же дела их естественному течению. Да, единственная моя вина в том, что я осмелился полюбить ту девушку, которую вы наметили для себя, я прекрасно сознаю это и теперь слишком дорого плачу за эту смелость.