Выбрать главу

Дубов стоял рядом с Соколиным; он слушал комдива и вспоминал, как много лет назад говорил свою первую речь на маевке в лесу Андрейка Кондратов.

Их было тогда семь человек, таившихся в лесистой балке, и с минуты на минуту они ждали появления жандармов.

А теперь тысячи бойцов прислушиваются к словам Андрея…

Кондратов взмахивал рукой, сжатой в кулак.

— Много игры, — говорил комдив. — Бойцы не боятся пули, знают — не ударит. Идут в рост при перебежках. Нет маскировки. Связь, охранение, разведка… Основное… основное… — поднял голос комдив. — Вы волевые люди… Вон у многих из вас, — кивнул он в сторону Соколина, — значок парашютиста. А командовать не всегда умеете. Бой есть бой. Надо заставить бойца понять, что это бой, а не игра. Видите облако? — Он поднял глаза вверх, и все посмотрели на небо. — Используйте его тень при перебежках! А когда нужно, ползком, товарищи командиры! — Он переждал сильный порыв ветра. — Не соблюдается устав. Нет связи. Командир одного из полков потерял в бою целый батальон. Это преступление. Так не командуют полком.

Полковник Седых нервно теребил бороду. Его фамилия не была названа, но все знали, о ком идет речь. Его, старого вояку, командовавшего полком еще под Перемышлем, его смеет учить этот новоявленный стратег! Партизан. «Солдатский генерал». Им, таким вот, дают ромбы. Они в чести. А он, Седых, не заслуживает. Его можно позорить перед всей дивизией. Ничего не поделаешь. Эти пролетарские Суворовы сейчас в седле…

— Плохое взаимодействие, — говорил комдив. — Танка идут без связи с пехотой. В последнем бою вы отдали ваши танки противнику, капитан Соколин.

Соколки не выдержал. Всегда сдержанного и дисциплинированного, его сейчас прорвало.

— Я виноват только в том, что слушался приказа полковника! — крикнул он. — Полковник фактически сорвал всю атаку.

Полковник Седых побагровел.

Комдив нахмурился.

— Вы забываетесь, товарищ капитан, — сурово оборвал он Соколина, — прошу не прерывать меня.

Галя Сташенко слушала комдива внимательно, как в все. Здесь он был такой серьезный и строгий. Ей было жалко Сашу. Очень уж суров был комдив.

— Итак, товарищи командиры, мы достигли больших успехов. Мы идем в гору. Однако, — закончил комдив, — гора еще высока и крута…

Командиры возвращались к своим частям на отдых.

— Крепко, крепко, — говорил Дубов Соколину, — А вашего «Бороду» как расчехвостил! У того волосы торчком встали. Да и вам, батенька, за компанию влетело. Ничего не поделаешь. Дисциплина…

Соколин насупился.

— Конечно, надо было сдержаться, но ведь прав все ж таки был я…

— Так всё ничего, — разъяснял Степа Пеньков Ване Курмышонку (они взгромоздились на рябину и оттуда следили за командирами), — разведка только подкачала.

— Степ… а это кто же с тремя шпалами?

— «Борода»? — небрежно спрашивает Степа, — Это наш полковник. А этот со шпалой — Соколин, мой командир. Храбрый, как лев… Мы с ним белых у реки разбили.

Ванька восхищенно смотрит на приятеля… Ну и повезло Степке! Во всамделишной войне участвовал.

— А с белой повязкой кто, Степ?

Роль Дубова в бою неясна Степке.

— Это, — говорит он неопределенно, — это… с ромбом-то? («Надо будет потом узнать у Соколина»). Это самый главный по реносцировке.

Это спутанное, подслушанное Степкой сложное и непонятное слово должно убедить Ваньку и отвадить от расспросов.

— А я даже наверное теперь в этом полку останусь, — переводит Степа разговор. — Сам капитан просил: «Ты уж от нас, товарищ Пеньков, не уходи, мы тебя к пулемету определим».

— Ах, Степа!.. — захлебывается Ванька.

…Дубов, Соколин и Галя шли по дороге к полку. Дубов впереди, Соколин и Галя поодаль.

— Сашко, — сказала Галя, тихонько пожимая руку комбату, — а я ведь тогда так при десанте волновалась…

Длинная машина нагнала их и обдала грязью. В машине сидели комдив и… Степа.

— Паша! Дубов! — кричал комдив, — Айда в машину, к Пенькову обедать едем! И вы, ребята, и вы! — махнул он Гале и Соколину — Живее!.. Не задерживайте: Степан Никитич кушать хочет.

И он звонко рассмеялся, как тогда в парке, на качелях.

Глава седьмая

1

Лагерные дни кончились. Приходила к концу и «военная жизнь» Дубова; предстояли только последние зачетные стрельбы.

Но Павел Федорович настолько привык к товарищам, что ему, прежде рвавшемуся на завод, грустно становилось при мысли о близкой разлуке с Соколиным, Кондратовым, с привычной уже армейской жизнью.