Почетному гостю предоставили первое слово.
Десятки русских большевиков — бойцов и командиров — приветствовали его, бойца и поэта, как любим ого друга.
Он стоял перед ними взволнованный и растроганный и низким грудным голосом читал свои стихи. Худое горбоносое лицо его было задумчиво и сурово.
Слова были непонятны окружающим, но их потрясала горячность испанца. Они понимали чувства поэта и взволнованно следили за его словами и жестами. Он был совсем молод. Ему было столько же лет, сколько капитану Соколину. Они чем-то даже внешне походили друг на друга, но как различна была их судьба!
Поэт кончил и, тяжело дыша, смотрел да бойцов влажными глазами. Он встретил взгляд капитана Соколина и смущенно улыбнулся ему.
И трудно было после горячих слов поэта перейти к простым, будничным делан.
— Товарищи, — пробасил отсекр партбюро и председатель собрания политрук Кириллов, — у нас сегодня одни вопрос: о стрельбах и сбережении оружия. Полк стал хуже стрелять. В порядке дня у нас винтовка.
…Ветер долга кружил в этот осенний вечер вокруг собрания. Испанский боец спустился вниз к реке, и ветер понесся за ним. Ветру понравился этот смуглый горячий, немного грустный человек, и он хотел принести ему весть с далеких гор его родины…
Комдив Кондратов взял первое слово после доклада полковника.
— Ваш полк, — сказал комдив, — был лучшим полком в дивизии. Я помню, как получили вы от наркома знамя ленинградских рабочих. Не один год вы с честью несли его. А теперь вы отдали знамя другому полку. Позорные цифры приводил полковник! Полк разучился стрелять.
Хмурились лица командиров. Кандидат партии полковник Седых теребил бороду. Соколин мелко-мелко набрасывал в блокноте план своего выступления. Дубов сидел рядом с ним на широком пне и с горечью слушал комдива.
Первый раз в жизни не решался выступить Павел Дубов. Что может он сказать коммунистам полна? Надо лучше стрелять. А он сам, старый большевик Дубов, какой пример показывает бойцам? Когда нужно было вдохновить бойцов, он, комиссар эскадрона, скакал впереди, и они шли за ним. Это был пример. А теперь…
И Дубов, нахмурясь, смотрел на комдива, вслушиваясь в его слова.
— Перед вами сейчас выступал испанский боец, — продолжал комдив. — Товарищ Эррера написал песню о винтовке. У него на родине у рабочих не хватает оружия, и он был взволнован, увидев в руках наших бойцов винтовки, штыки которых направлены против фашизма. Каждый день мы можем ждать боевой тревоги. Товарищ Эррера — посланец наших братьев, томящихся в фашистских застенках. Недалек тот час, когда рядом с нашим сегодняшним гостем, рядом с его товарищами, плечо к плечу с нашими братьями из зарубежных стран мы будем биться на полях сражений, на неведомых полях войны за счастье народа, за свободный труд во всем мире. Об этом никогда нельзя забывать, товарищи. К этому часу надо быть всегда готовыми. И представьте себе, — развел руками комдив, — представьте себе, что товарищ Эррера захотел бы посмотреть ближе одну из тех винтовок, о которых с таким жаром писал он свою песню. Он берет винтовку, скажем, Гордеева, из батальона капитана Соколина, а в начале ствола — как в печной трубе… Позор, позор, товарищи, и не только позор — преступление.
Соколин побледнел и нервно поднял руку, прося слова.
Комдив был во всем прав. Но Гордеева он зря обидел. Гордеев даже ночами вставал иногда, в беспокойстве, и ходил к пирамиде — убедиться, не случилось ли чего с его винтовкой.
Комдив заметил жест Соколина.
— Выйдите сюда, капитан Соколин, и скажите, как ваш батальон бережет оружие. Скажите, как могли вы допустить переход дивизионного знамени а другой полк? Вы должны бороться за знамя, товарищи! Я буду требовать беспощадно. Полк, не умеющий стрелять, не может быть боевой частью Рабоче-Крестьянской Красной армии.
Комдив кончил и отошел к большой сосне, нависавшей густыми своими ветвями над столом президиума.
А Соколин опять думал о Гордееве.
Хороший стрелок, Гордеев лежал в прошлые инспекторские стрельбы на линии огня. Проходивший мимо полковник заметил дыру в его сапоге. Он, как всегда, резко обрушился на него. На линии огня… И… Гордеев все пули послал «за молоком». Вот и получилась оценка: единица целых и ноль десятых, как острит Кириллов.
— Крику много в полку, — с горечью говорит Соколин, — Крику и внешней парадности.
Комдив приблизился к нему и внимательно слушает.
— К каждому бойцу надо подходить особо. И лейтенант и отделенный командир должны быть педагогами. Да, педагогами, — Он вызывающе глядит на полковника, И ему кажется, что ненависть вспыхнула в глазах командира полка.