Он встал, шатаясь, и побрел в тайгу, к своим. Он боялся, что демаскирует себя белым пятном; сорвал повязку с головы и закричал от боли. Весь в крови, шагал он сквозь лес. Он заплутался и не знал, куда идти. Всюду чудились ему японцы. Таежные шумы были тревожны и таинственны. Кровь все не унималась, — она застывала на лице, на одежде. Он попал в трясину, упал и больше не мог встать. Тут опять обрыв. Беспамятство. Бред.
И вот он лежит один в ночной тайге и смотрит на маленький черный кружок неба, на одинокие, беспрестанно вздрагивающие звезды.
Одинокие… Нет… Одинок он, Василий Гордеев. Это он, один, затерянный, умирает здесь, на самом краю своей страны. Ночь… Никого вокруг. Ни человека, ни зверя. Только деревья и звезды. Маленький кусок неба. Только одна, две, три звезды…
А небо большое. И звезд на нем мириады. Красивое небо! В прошлом году в полк приезжал профессор-астроном. Он привозил огромную трубу. Он им рассказывал о десятках солнц, объяснял жизнь звезд. И небо в трубу было таким ярким, таким великолепным! Гордеев с тех пор не мот забыть это золотое небо. И у него была мечта, у Гордеева. О ней он не говорил никому, даже капитану Соколину: после армии пойти учиться на астронома, как этот профессор. Профессор, заметив пытливость красноармейца, подарил ему книжку о звездном мире. Гордеев не расставался с ней. Он хранил ее в походном ранце между боевыми уставами. Он мечтал изучить жизнь таинственных миров и потом, как тот профессор, увлекательно и ярко рассказывать об этой жизни бойцам. А может быть, ему удастся открыть новую звезду. И на ней будут живые существа. И будет организована экспедиций на его, гордеевскую, звезду. И он… Как болит голова!.. Ничего нет вокруг… Третья звезда куда-то скрылась. Две звезды. Две маленькие звезды. Это все, что осталось Васе Гордееву в жизни.
Две звезды. Вот и они бледнеют и умирают. Умирают, как и он, Вася Гордеев, боец первой роты, батальонный хлебопек.
Может быть, когда родятся новые звезды, его уже не будет на свете. И никто даже не узнает, как погиб Гордеев… «И никто не узнает, где могилка моя…» Эту песню он пел в дни своего беспризорного детства. Вот последняя звезда прощается с ним. Не долго пожил он на земле!
Ему становится очень жалко себя, и крупные слезы катится по его щекам.
А друзья?.. Как он мог забыть о друзьях! Капитан Соколин! Их полет на одном парашюте. Дубов. Жизнь.. Только в последние годы он полюбил ее. Словно капитан Соколин дал ему посмотреть в трубу, как тот старик-профессор, и Вася Гордеев, как и на небе, увидел много солнц на земле. Рядом со своими друзьями он шагал по земле. И за них отдавал свою жизнь, как и они бы отдали за него. Он мало прожил, Вася Гордеев, очень мало. «Стоило ли жить, Вася? — спрашивал он себя, — И вспомнит ли кто о тебе? Да… Стоило». И ему ярко представились последние минуты боя. Комиссар Дубов, немолодой грузный человек, выносит его на руках с поля сражения. Как отец — отец, которого никогда не знал Гордеев. Если бы Вася мог, он отдал бы еще раз свою жизнь за него, за Дубова, за друзей, за товарищей, родных и близких, за старика-профессора, научившего его понимать небо, и за капитана Соколина, научившего его понимать землю.
Как тихо кругом!.. Или это ему кажется, что тихо, потому что он умирает… Но он не хочет умирать. Ему нельзя умереть… «Нельзя… Товарищ комиссар, прикажите, чтобы я не умер… Мама… Матушка… Я не хочу…» А хороши были последние хлебы! Кто теперь сумеет такие испечь в батальоне?.. Сам… Сам Гордеев сумеет испечь. Он будет жить… Почему именно он, Василий Гордеев, должен умереть здесь, в тайге?.. Нет… Нет… Нет…
Гордеев попытался подняться. Выбрался на кочку. Встал, покачиваясь и почти ничего не видя вокруг. Прислонился к сосне и всей грудью вобрал влажный предутренний воздух.
Много раз вставал Гордеев и опять падал. И снова шагал, спотыкаясь, вперед. Машинально он обрывал ягоды морошки и клюквы и глотал их. Он не хотел есть. Но жизненный инстинкт заставлял его глотать ягоды. Он знал, что ему нельзя умереть, что он должен жить, что ему еще предстоит большая, настоящая жизнь.
И когда он увидел на небе рождение новой звезды — понял, что смерть ушла.
Гордеев пришел на второй день. Его едва узнали. Голова была покрыта грязно-кровавой коркой. Глаза лихорадочно блестели.
Увидев своих, он тяжело вздохнул и упал.
…Через два дня в клубе Гордеев рассказывал, запинаясь и путая слова. Рассказ вышел короткий и бледный. И не было в нем ничего ни о звездах, ни о мыслях Гордеева в ту тревожную, бредовую ночь.
— Выбрался, — улыбается Гордеев широко и смущенно — А рана пустяковая оказалась. Царапина. А как товарищ комиссар?