Взрыв. Столб огня и дыма вздымается из бензиновых баков японского самолета, и он падает, разваливаясь на отдельные части.
Столб огня и дыма вздымается из бензиновых баков японского самолета.
Но отдыхать нельзя. Есть еще третий самолет. Но где же он? Третий самолет бежит с поля боя. Он уже кажется ястребом на горизонте, гнаться за ним Галя не в силах.
Победа! Победа, Галя! Но она уже слишком утомлена, чтобы ощущать всю полноту радости от победы.
Она летит к Амуру. Голова ее в огне. Первый бой. Первая победа. Она нарушила приказание. Но… победителей не судят.
Какая у нее замечательная машина! Как слушается ее.
Ей хочется с кем-нибудь говорить, рассказать о впечатлениях, похвастаться.
Стоп! Выключить сентименты! Тайга кончается.
Она низко идет над Амуром, над пустынными берегами, над поселками. Пристально глядит вниз.
Ничего… Тих и пустынен великий Амур.
Стоп! Остров. На острове люди. На берегу люди. Бой. Один пулемет на берегу отвечает на огонь с острова. Японцы на острове. Много. На берегу горстка. А молодец пулеметчик — не прекращает огня!
Она кружит над островом. Ее заметили. Ладно. Она сейчас поможет героическому пулеметчику. Держись, товарищ! Еще немного.
Она кружит над самым островом.
И в тот момент, когда Соколин падает навзничь, Галина Сташенко выпускает первую очередь по японцам. Она спокойна: все четыре ее пулемета работают безотказно.
Степа Пеньков получил телеграмму с Дальнего Востока. Вся семья окружила его. Никита Иванович изумленно покачивал головой. Степина посылка была тайной. Никто в семье не знал о ней.
Степа взволнованно вскрыл телеграмму: «Спасибо посылку Пригодилась Японцев мы разбили другой раз не полезут Боевой привет отряду Чапаева Митя».
Степа прочел телеграмму вслух в гордо оглядел родителей.
Глава пятая
…Он стоит высоко на трибуне среди зеленого солнечного луга. Перед ним строгим каре выстроена вся дивизия. Комполка Кондратов, как всегда подтянутый, застыл на правом фланге, А вот и его второй взвод. Помкомвзвода Меньшиков говорит что-то бойцам, и крикливый его голос даже здесь слышен командиру. Но сейчас, впрочем, ему совсем не до Меньшикова. Он стоит, возвышаясь над всей площадью, и сжимает горячими и мокрыми руками древко знамени.
Он понесет это знамя через луг. Вся дивизия будет смотреть на него. А он будет шагать неторопливо и уверенно, как должен шагать знаменосец.
Он стоял уже на трибуне второй час, но не уступил бы никому своего почетного места.
Внезапно небо заволокло грозовыми тучами.
Только что ослепительно сияло солнце, и вот стремительный, совсем южный ливень хлынул непрерывным потоком.
Засуетились командиры. Послышались отрывистые звуки команд. Гости, смеясь, попрятались под брезентовые тенты.
Только знаменосец все так же стоял на трибуне, сжимая мокрое древко.
Дождь прошел так же быстро, как и начался. Мириады капель, отражая солнце, блестели на зеленом лугу.
Древко отсырело, и на левом плече гимнастерки отпечаталась красная полоса. Но это совсем не огорчило знаменосца. «Боевая отметина», улыбнулся он.
Нарком был в белом кителе, и Соколин сначала не узнал его.
— Сми-и-рно! — прокатился по рядам густой голос комдива. Площадь сразу затихла.
Соколин снял чехол, и знамя сверкнуло золотом букв, вышитых ленинградскими работницами.
Он пошел через луг прямо к народному комиссару. И все — и красноармейцы и гостя — смотрели на молодого знаменосца, с красной отметиной на левом плече.
Нарком взял у него знамя. Он посмотрел на Соколина и чуть заметно усмехнулся.
И сейчас же обернулся к войскам:
— Товарищи красноармейцы, командиры и политработники!
…Вдруг нарком исчез. На плацу все смешалось. Какие-то незнакомые люди в странных мундирах, со штыками наперевес, бежали прямо на Соколина.
— Знамя!.. — закричал он.
Штык вонзился ему в грудь. Он упал, изнемогая от боли… и открыл глаза.
Первое мгновенье не мог понять, где он. Не было ни луга, ни солнца, ни наркома. Соколин лежал на койке, с обеих сторон на таких же койках тяжело дышали люди. Боль в груди и в спине не унималась. Он застонал.
Режущая боль сменилась тупой, гнетущей, расходящейся по всему телу. Иногда боль совсем исчезала, но, только он пытался привстать на койке, она возобновлялась с прежней силой.