Соколин лежал так уже несколько дней. Вынужденное бездействие совсем измотало его.
Врачи навещали его часто. Он позволял выстукивать себя, выслушивать, измерять. Каждый врач казался ему избавителем. С детства, после того как сельский фельдшер удачно вскрыл болезненный нарыв на ноге, осталась у него эта беспрекословная вера в медицинскую науку.
Ему казалось: взглянет вот этот седобородый человек в золотых очках, и все станет ясно и все пройдет — он опять станет сильным и крепким и в день парада поведет свой батальон на Красную площадь.
Постепенно терпение начало оставлять его. Капитан лежал теперь в палате один. Соседние койки были пусты, и это одиночество еще более угнетало его. Врачей, осматривающих его, становилось все больше. Они советовались друг с другом. Они изумленно пожимали плечами, они о чем-то тихо спорили, а комбат все лежал и лежал.
В этой комнате решались вопросы жизни и смерти, решались человеческие судьбы. Был он раньше веселым, жизнерадостным человеком. Двадцать пять лет. Командир батальона. Близкие товарищи звали его: «Саша» или «Шура», а она, любимая Галя, в отличие от всех, называла его: «Сашко».
Но для них, для людей в белых халатах, не было Александра Соколина, командира батальона. Он просто был больным, раненым. Сколько их, этик больных, переступали порог темной комнаты! И каждый надеялся, ждал, каждый хотел жить, любить, смеяться.
Соколин не боялся смерти. Он просто никогда не думал о ней. У него и времени-то не было думать о смерти среди напряженных, заполненных работой дней. Он не был трусом. Он доказал это в последних боях.
Но теперь, в эти долгие дни безделья, начали одолевать его мысли. Вот и вчера…
— Товарищ, — услышал ом глухой голос из тьмы, — станьте сюда, на эту ступеньку.
Осторожно передвигаясь в темноте, он подошел к высокой стойке, встал на деревянную подставку, и почти моментально доска опустилась ему на грудь.
Соколин очутился в клетке. Он уже не был живым, страдающим, чувствующим человеком — он стал объектом исследования, над ним совершался сложный, почти магический процесс. Сейчас эти люди направят на него аппарат, и все для них станет ясно.
— Спокойно, товарищ, спокойно, — сказал тот же голос.
«А интересно можно ли изобрести аппарат, просвечивающий человеческий мозг, читающий человеческие мысли! — подумал Соколик. — Сколько времени они будут так держать меня?» Ему, впрочем, было уже все безразлично. Он устал и, если бы доски клетки не поддерживали его, сел бы тут же, на этой деревянной подставке.
Боль в спине опять стала резкой. Казалось, кто-то колет его острой шашкой, вонзая клинок и медленно поворачивал в теле.
Наконец они отпустили его. Он едва нашел в себе силы одеться, Внезапно дали свет, и вся загадочность комнаты исчезла. Стулья, стол, аппарат — все выглядело сейчас просто и буднично. Соколин усмехнулся и даже повеселел.
За перегородкой врачи склонились над снимком. Он не видел их лиц, не слышал их разговоров, он знал только, что там, за перегородкой, решалась его судьба.
Соколин лежал на койке, прижавшись лицом к подушке. Подушка была мокра от слез. Никогда в жизни не плакал Саша Соколин. Он был совсем мальчишкой, когда убили на фронте отца. Мать умерла еще раньше — от голодного тифа. У него не было дома, не было родных. Он бродил по дорогам страны, но никогда не просил хлеба. Любовь к труду воспитал в нем отец с первых детских лет. Он просил работы. Кому нужна была работа малосильного парнишки! И Саша голодал.
Однажды он набрел на полковую походную кухню. Вкусный запах лаврового листа вместе с паром вырывался из под крышки котла. Кони лениво пощипывали траву поодаль. Внезапно один из коней рванул с места, оборвал ремень и помчался через поляну. Сонный повар растерянно выскочил из шалаша.
Конь бежал прямо на Сашу. Мальчик бросился наперерез. Ему удалось уцепиться за гриву. Он быстро взметнул свое маленькое тело, и мирная обозная лошадь сразу подчинилась ему. Саша гордо привел ее к полковому повару.
…А потом Саша ел горячий жирный армейский суп.
И впервые за все последние годы спал в эту ночь сытый и в тепле. С того дня он ведет свои послужной красноармейский список.
Его называли сыном второго батальона. У него было шестьсот отцов и ни одной матери. Ему сшили шинель, и почти все шестьсот бойцов батальона делали указания полковому портному, чтобы он постарался и сделал шинель прикладистее и ладнее. Он ходил в огромном шлеме, который подарил ему повар. А командовал батальоном как раз нынешний командир дивизии, Кондратов.