— Ненавижу! — сказал Дима, трясясь от злости. — Ненавижу всех девчонок на свете!
— А вот мой брат Кешка меня не ненавидит, — сказала Тошка. — Он со мной дружит. Он за меня всегда заступается!
В это время на поляне как раз появился Кешка. Он молотил по воздуху руками и при этом как-то смешно Приплясывал. «Пирожки утряхивает, — подумал Дима. — Облопался!» А вслух спросил:
— А что это он делает?
— Упражняется, — объяснила Тошка. — Он у нас боксёр. А это называется бой с тенью.
При слове «боксёр» Дима посмотрел на Тошку повнимательней. Вообще-то девчонка как девчонка и не такая уж противная, как показалось. И глаза — зелёные, как трава, ничего глаза, нормальные. И нос не картошкой, а просто чуть курносый. Симпатичный такой нос. Во рту Тошка всё время травинку держит…
Дима ещё раз посмотрел на брата Тошки, продолжающего бой с тенью, и спросил:
— А можно… я буду вас звать не Тошкой… а Травкой?
— А почему Травкой? — заинтересовалась Тошка.
— Знаете, Тошка как-то звучит смешно — Тошка-Картошка…
— Можно, — сказала Тошка, — зовите Травкой… если вам так больше нравится…
— А если бы вы шли не одна, — спросил Дима Травку, — а, скажем, со своим знакомым мальчиком, то ваш Кешка заступился бы за него, за мальчика? Ну, если бы на него напал какой-то подавляющий мальчишка?
— Каждый мальчик должен сам за себя заступиться, кто бы на него ни напал. Сам…
— Сам… А если мальчик в переходном возрасте? — сказал Дима. — Знаете, возраст есть такой, человек с собой-то не может справиться, не только что с другими!
— Ну, конечно, — сказала Травка, — если бы мой знакомый мальчик был в переходном возрасте, то Кешка бы, конечно, за него заступился!
— А у вас есть знакомый мальчик? — спросил Дима Тошку. — Хороший знакомый?
— Нет, — сказала она, — знакомого мальчика у меня нет… А что?
— Да что-то… — сказал Дима, — что-то хочется быть… кому-то знакомым… — сказал Дима, покраснев, глядя, как Кешка продолжает колотить невидимого противника. Вот бы Комарову так надавать с Кешкиной помощью!
— Вам, наверное, с красивой девочкой хочется быть знакомым, — сказала с грустью Травка.
— Почему это с красивой, — соврал Димка. — Можно и с некрасивой, — а про себя подумал: «Лишь бы у неё брат был боксёр!»
В это время на поляне появился второй брат Тошки — Гешка. Он тоже запрыгал по траве в каком-то диком танце.
— Танцор? — спросил Дима, кивая на Гешку.
— И совсем не танцор, а тоже боксёр. Ноги отрабатывает!
Диме очень понравилось, что и второй брат Тош-ки боксёр. Братья-боксёры! Ясно, что они заступятся за Тошкиного знакомого. Ну, а если она будет с кем-нибудь дружить… тут уж, наверное, они жизни своей не пожалеют!
— А вы верите в дружбу? — спросил Дима, рисуя в своём воображении повергнутого Комарова.
— А что? — спросила Травка.
— Ничего, — сказал Дима. — Но вот… вот если бы с вами подружился один мальчик, а его жизни угрожала бы опасность, ваши братья за дружбу мальчика с вами могли бы отдать жизни? — Это Дима произнёс, словно стихи.
Травка подумала и сказала:
— За дружбу? Могли бы…
Это Диму вполне устроило, потому он сказал:
— Подружиться что-то хочется… Только вот не знаю с кем… Все какие-то… — Он не договорил.
— Какие «какие-то»? — тихо переспросила Травка.
— Все какие-то не такие…
— Какие «не такие»?
— Ну, не такие… Не такие, как вы…
— Значит, вы хотите со мной подружиться? — спросила Травка шёпотом, при этом она так покраснела, что её белые волосы стали рыжими.
— Хочу! — подтвердил Дима тоже шёпотом и тоже покраснел — от ужаса, что он такое врёт вслух. Папа бы услышал!
— Вот Прошка обрадуется! — сказала Травка.
— Какой Прошка?
Может быть, у Травки есть ещё один брат? Боксёр. Только взрослый. Дима решил: если это так, то он скажет Травке, что готов не только дружить с ней, но готов даже влюбиться в неё. Не сейчас, конечно, а когда станет взрослым. Выяснит, кто такой Прошка и… если тоже боксёр, то влюбится.
— Значит, у вас ещё есть брат-боксёр? — с надеждой в голосе спросил Дима.
— Прошка тоже боксёр, но он мне не брат, он собака, — сказала, смеясь, Тошка.
Дима с сожалением вздохнул. Ну, раз он собака, то пока насчёт того, что он со временем влюбится в Травку, можно ничего не говорить. Впрочем, собака-боксёр Прошка лучше даже человека-боксёра, потому что собаку даже взрослый человек боится больше любого боксёра.
— А почему же он обрадуется? — спросил Дима.
— С ним никто гулять не хочет, одна я гуляю, а теперь я буду с ним не одна гулять, а вместе с вами.
И Дима снова подумал, что здесь, пожалуй, можно подумать, чтобы влюбиться. Пусть Кешка, Гешка и Прошка знают, что он обязательно влюбится в Травку, и чтобы они втроём, в случае чего, горло перегрызли этому подавляющему Комарову и его приятелям. Дима уже хотел сказать Травке, что он со временем в неё влюбится, но она вдруг рассмеялась.
— У вас совсем нет поперечно-полосатых мышц! — сказала она, посмотрев на его голую спину, и спросила: — А как вы разгибаетесь и сгибаетесь?
Дима быстро натянул ковбойку и промычал что-то невнятное. И насчёт мышц даже не знал, что ответить. Не мог же он объяснить Травке, что потому и хочет с ней подружиться, а потом и влюбиться в неё, что у него нету этих самых поперечно-полосатых мышц.
— Я вам назначаю свидание, — сказал Дима, пуская петуха. Проклятый переходный возраст!
— А чего вы так визжите? — сказала Травка. — Свидание надо назначать тихо и таинственно. Вот так. Где и когда? — сказала она тихо и таинственно.
— Завтра в шесть часов у кинотеатра…
— Хорошо, — сказала Травка таинственно. — Я приду…
— Только у меня к вам просьба, — сказал Дима, на этот раз тоже тихо и таинственно. — Приходите не одна на свидание.
— Как не одна, а с кем же?
— Приходите… — Дима чуть было не сказал — со своими поперечно-полосатыми боксёрами. — Приходите с братом Кешкой, с братом Гешкой и с собакой Прошкой. Билеты я всем куплю…
— Но послушайте… — сказала Травка, — может быть, лучше, если я приду одна? Ведь на свидание с братьями не ходят! И в книгах и в кино всегда приходят без братьев!
«Одна»! — передразнил Дима Тошку про себя. — А кто будет за меня заступаться, когда Степан Комаров начнёт меня подавлять? Кто будет давать ему хук справа и нокдаун слева? А кто будет кусать за ноги убегающего Комарова?»
— Ну, пожалуйста… — проныл Дима. — Ну, приходите в первый раз втроём! То есть вчетвером… будем дружить все вместе!
— Ну, хорошо, — сказала Травка. — Мы придём втроём… То есть вчетвером… Я про Прошку совсем забыла.
Итак, надо было достать четыре билета в кино: для Травки, Гешки и Кешки. И для себя. И купить четыре эскимо, нет, три, на этот раз Дима сам решил обойтись без мороженого. И для собаки Прошки — варёную кость с мясом.
Деньги на билеты и эскимо Дима одолжил у Туркина, копившего себе на какие-то особые лыжные крепления. Кость взял без спроса у мамы из супа. И, нарядившись почти как жених, пришёл к кинотеатру за полчаса до начала сеанса с билетами в кармане, со свёртком под мышкой (кость для Прошки) и с коробкой эскимо для своих защитников, для поперечно-полосатых боксёров. Как только Дима вышел в таком виде из дачи, за ним сразу же увязался один из подавляющих — Генка Смирнов с собакой. Ясно, что караулил, как будто ему делать больше нечего. Смирнов свистнул, и тут же из кустов к нему подбежал рыжий Печёнкин. Они пошептались о чём-то между собой и проводили Диму до кинотеатра. По дороге к ним присоединились ещё двое. Дима остановился возле входа в кинотеатр, поближе к контролёрше. Оглянулся. Травки ещё не было. Степан Комаров тоже ещё не появился. Осмелевший в четыре раза, Смирнов бросил в сторону Димы счетверённый взгляд, в котором крутилось что-то вроде таких невидимых слов: «Подозрительно! Подозрительно! Вырядился, плюс букет цветов, плюс коробка в руках, плюс свёрток, плюс независимое выражение лица». На лице Смирнова было написано: «А что, если мы сейчас устроим минус коробка, минус свёрток, минус… что у тебя там в карманах? Плюс десять шалобанов по лбу!»