Минуя полуразрушенный морской вокзал, Никитин и Ермаков попали в Арбузную гавань, ту самую, где в мирное время бывало тесно, словно на рынке в бойкий базарный день: одномачтовые, цветисто раскрашенные турецкие кочермы, черные греческие фелюги с косыми просмоленными парусами, румынские шхуны и рыбацкие дубки заполняли ее до отказа.
Андрей тщетно искал глазами сторожевик или какое-нибудь другое, хотя бы отдаленно похожее на него судно. Старая моторка, видавшая виды одномачтовая рыбацкая шхуна, пара дубков, бурый остов сожженного транспорта «Сибирь», старый колесный буксир «Нестор-летописец» да три заржавленные железные баржонки — вот и вес суда.
«Может, сторожевик ушел на девиацию компаса?» Ермаков глянул на внешний рейд, но и там не было ни одного корабля, только полосы удаляющегося дождя секли горизонт да размеренно колыхались зелено-серые волны.
Андрей хотел было уже спросить Никитина, где же сторожевик, но тот придержал его за рукав и указал на стоящую у стенки шхуну:
— Какова? — И сам же ответил: — Красавица!
У этого чекиста странная манера шутить, но похоже, он говорит всерьез. Ермаков одним взглядом окинул одномачтовую рыбацкую шхуну и окончательно убедился, что именно ее Никитин имел в виду, говоря о сторожевике: длиной сажен восемь, водоизмещением тонн девять, керосиновый движок. Надводные борта шхуны были покрыты краской неопределенного серого цвета, на носу белела надпись «Валюта», а у кормы, над ватерлинией, заметно выделялась большая свежезакрашенная заплата. Должно быть, «Валюта» поздоровалась в тумане с каким-нибудь дубком.
—Так какова наша красавица? — переспросил Никитин.
— Вы это всерьез? — Ермаков повернулся к чекисту. — Вы всерьез говорите?
— Какие же могут быть шутки?
— Всерьез предлагаете мне, военному моряку, командовать этой... рыбачьей лодкой?
— А вы рассчитывали, что специально для нас пригонят из Бизерты[3] эскадренный миноносец?
— Я ни на что не рассчитывал, но если бы вы когда-нибудь плавали, то знали бы, что ваша посудина даст не больше семи узлов.
— Точно, шесть и три четверти.
— При хорошем ветре она не догонит ни одну фелюгу, не то что этого, как его... Антоса.
— А вот это будет зависеть от командира! — В глазах Никитина блеснули искорки смеха.—Зря вы ругаете нашу «Валюту», ей-ей, неплохое судно!.. Механик в машине? — обратился чекист к краснофлотцам. — У вас будет замечательный механик. Он ходил на «Прочном».
— Ливанов? — воскликнул Ермаков.
— Он самый, Павел Иванович Ливанов. Только позавчера прибыл из Севастополя и вторые сутки не сходит на берег: двигатель ремонтирует, вот-вот запустит.
— Ну и пусть запускает, а я... я отказываюсь!
— Зачем кипятиться? Может, подумаете? — прищурился Никитин.
— Что вы мне предлагаете, что?! — почти выкрикнул Андрей.
— Я предлагаю моряку море, — тихо ответил председатель Чека. — Море и возможность помочь революции.
4Голод, охвативший в тот год Поволжье и Центральную Россию, вынудил многих людей покинуть обжитые места и переселиться на юг Украины, где,
по сравнению с центральными губерниями, с продуктами все же было легче.
Откуда-то из-под Казани недавно приехал в Одессу и часовщик Борисов. Недели три назад он купил на Греческом базаре по сходной цене маленькую дощатую лавчонку, повесил над дверью новую вывеску: «Самое точное время в Одессе. Мастер Павла Буре — Петр Борисов», выставил в окошке несколько будильников и стенных часов и в тот же день гостеприимно открыл двери мастерской.
Потому ли, что одесситам—.любителям оригинального— понравилась самоуверенность «мастера Павла Буре», подкрепленная действительно абсолютно точным, одинаковым на всех выставленных часах временем, или же потому, что мастерская находилась на самом бойком месте в городе, но Борисов не мог пожаловаться на плохой заработок. Говорили, что одним из первых клиентов нового часовщика был Яшка Лимончик, а он понимал толк в часах.
Через неделю «мастер Павла Буре» приклеил к стеклу аккуратно написанное объявление: «Покупка часов всех систем».