Выбрать главу

Ему сказали, что умер от солнечного удара снай­пер Гаврилов, что при смерти врач Карпухин, а оба радиста впали в беспамятство, что опять поднялся ветер  — не вернулся бы самум! — что сдохли три лошади и в том числе ахалтекинец Булатова Алмаз...

И каждый спрашивал:

— Может, вы подниметесь наверх?..

Шаров сидел у радиостанции и настойчиво выстукивал: «Пятерка, Пятерка, вы слышите меня?.. Перехожу на прием!»

Отвечает! Командир плотнее прижал наушники. Да, отвечает! Пятерка отвечает! Он лихорадочно стал записывать.

 «Вторые сутки веду бой... Банда атакует мой ле­вый фланг... Патроны на исходе... Когда подойдете?.. Джураев».

«Когда подойдем? — Шаров огляделся вокруг. — Не подойдем без воды, — с горечью подумал он и все же ответил: — В двадцать один час дайте сигнал двумя ракетами», — потом подозвал комсомольца Са­харова.

— Сейчас ваша очередь спускаться в колодец. Пе­редайте товарищу Булатову вот эту бумагу. — И обернулся к бойцам: — Пограничники! Наши то­варищи бьются сейчас с бандой. Патроны у них на исходе! Понятно? Копать надо быстрее!..

Прочитав при свете зажженной спички радио­грамму Джураева, Булатов с трудом нацарапал на ней: «Убежден, вода будет...»

— Обвал, товарищ секретарь! — испуганно вос­кликнул Сахаров.

Ветхий сруб не выдержал. Одно бревно подалось под давлением песка, и он плотной струей брызнул на середину колодца.

Песок как вода. Если вода прорвалась где-нибудь сквозь плотину самой маленькой струйкой, всей плотине грозит разрушение.

Булатов собрал последние силы, поднялся, по­шатываясь, и прижался спиной к стенке, закрыв от­верстие. Сахаров и Никитин продолжали наполнять ведра песком, с тревогой поглядывая на еле дер­жавшегося на ногах секретаря партбюро.

— Разрешите я постою? — попросил было Са­харов.

— Копайте, копайте! — приказал Булатов и сме­жил веки.

Желтые, оранжевые, красные круги завертелись перед глазами. Круги все расширялись и расширялись и вдруг превратились в колышущееся озеро, обрам­ленное яркой зеленью тамариска и тополей. А на берегу, также вдруг, возникли жена с детьми. «Ми­лые, родные мои!..»

Вместе с женой, вместе с сыном и дочерью Була­тов шел по берегу озера навстречу полю красных и желтых тюльпанов. И внезапно снова закружились перед глазами разноцветные круги, закружились и пропали.

С шорохом сыпался песок в ведро, повизгивая, скрипел железный ворот, вытягивая наполненное вед­ро на поверхность...

Скоро, совсем скоро, Булатов был убежден в этом, зацветут Кара-Кумы. Советские люди проложат здесь каналы, воды Аму-Дарьи оросят бесплодную пустыню, и, может быть, вот в этом самом месте, где Булатов и его товарищи с таким упорством, с такой яростью копают сейчас песок, чтобы добыть ведро воды и скорее пойти в бой, возникнет громадный оа­зис, раскинутся виноградники и хлопковые поля и впрямь зацветут тюльпаны...

Нет, нет, он не упадет, не пустит в колодец про­клятый сыпучий песок!

— Вода, товарищ секретарь! — радостно закри­чал Сахаров.

Воды еще не было, но песок опять стал влажным.

— Копайте! — прохрипел Булатов.

А наверху люди с жадностью хватали прохладный, влажный песок, клали его себе на голову, подносили к губам, сосали.

Еще несколько ведер и, наконец-то, вода!..

А Булатов все стоял, упершись ногами в песок и спиной в стенку колодца. Ему поднесли котелок. Он отхлебнул несколько глотков — больше нельзя: в таком колодце не может быть много воды, — он считал котелки:

— ...Двадцать девятый, тридцатый...

Пятьдесят котелков! Каждому человеку по полко­телка. Но надо еще напоить лошадей. На сто лоша­дей по пять котелков — пятьсот котелков.

— Триста седьмой, триста восьмой... — считал он котелки, наполненные водой.

— Пейте, товарищ секретарь! — предлагали по­граничники.

— Не хочу! — отвечал Булатов.

Вскоре вода иссякла. На дне колодца осталась только мутная жижа.

— Командир приказал подниматься, — сообщили Булатову. Но он уже не слышал. Он потерял со­знание и упал, ударившись головой о стенку.

Его осторожно вытащили наверх, обмыли ему лицо, с трудом сквозь стиснутые зубы влили в рот воды, а он бредил и звал кого-то. Он уже не мог ви­деть две сигнальные ракеты Джураева, которые взметнулись далеко-далеко над барханами, как пред­вестие Победы.

Северное сияние

Полтора суток назад Андрей Светлов, Павел Пет­ров и Усман Джанабаев, разведчики Н-ского погра­ничного полка, перешли линию фронта между вы­сотой «Зеленая макушка» — летом вся она покрыта ковром зеленых трав — и Большим болотом. Сделав немалый крюк, они подкрались с тыла к базе горю­чего у фашистского аэродрома и взорвали замаски­рованное в скалах бензохранилище. Все вокруг ос­ветилось, как весенним днем, и всполошившаяся охрана обнаружила их. В перестрелке Андрей был ранен в левую руку чуть повыше локтя. Он не за­метил, как в суматохе боя оторвался от друзей, взяв круто на север. Задыхаясь от быстрого бега, Андрей споткнулся об обледенелый валун, упал плашмя, больно ударившись грудью. Капюшон маскировочного халата сбился, шапка слетела с головы. Колючий наст оцарапал щеку. Сердце билось, как птица в сил­ке. «Нет, нет, мы еще поживем... Мы еще будем жить...»

С полчаса над тундрой гремела пальба.

Андрей, помогая правой руке зубами, с трудом перевязал рану.

 «Живы ли Петров и Джанабаев? Удалось ли им скрыться?..»

Отыскав шапку, натянув поверх нее капюшон, Андрей осмотрелся. На юге все еще взметывались багровые языки горящего бензосклада. Километрах в двадцати к востоку тьму ночи прочеркивали огнен­ным пунктиром трассирующие зенитные снаряды и взлетали осветительные ракеты. Там был фронт. На севере колыхались в черном небе гигантские полот­нища сполохов, озаряя холодным пламенем пустын­ные холмы. Холмы искрились фиолетовым, оранже­вым и палевым цветом. И нигде ни деревца, ни ку­стика! Студеный ветер дул с норда, с края земли, и поземка мела мерцающую в свете сполохов снежную пыль. И оттуда же, с севера, ветер доносил глухое уханье корабельной артиллерии. «Наверное, наши корабли поддерживают высадку десанта в тылу вра­жеских позиций...»

Закинув за спину автомат, Андрей встал на лыжи. Всю ночь он шел на северо-восток, радуясь, что спо­лохи в небе погасли, сверяя свой путь по звездам и компасу.

Утром — стояла круглосуточная полярная ночь, а часы, как. им положено, показывали девять утра — Андрей был уже далеко от места взрыва. Едва пе­редвигая ноги от усталости, держа под мышкой лы­жи, он карабкался по крутому склону.

В черном небе внезапно вспыхнуло северное сия­ние, и совсем невдалеке, справа, гулко затрещали оче­реди автоматов.

«Уж не Петров ли это с Джанабаевым бьются с настигшими их преследователями?» — подумал Андрей и начал поспешно спускаться к обрыву, из-за которого доносились выстрелы. И тут то ли от сла­бости — он потерял много крови, то ли из-за вы­скользнувшего из-под ноги камушка, сорвался и ку­барем покатился вниз. С треском переломились лы­жи, ремень автомата зацепился за острый выступ скалы, лопнул, и автомат отлетел куда-то в сторону.

Если бы не сугроб, огромной подушкой прикрывавший карниз над обрывом, Андрей разбился бы насмерть.

«Где же автомат?» Опомнившись от удара, он попытался было найти оружие, но тщетно: по-видимо­му, автомат угодил в расщелину.

Андрей подполз к краю карниза и увидел, что. происходило внизу, на покрытой снегом скале: ше­стеро рослых немцев — вероятно, стрелки из горной дивизии «Эдельвейс» — с трех сторон подползали к одинокому человеку. Ему и укрыться-то, бедному, негде: скала ровная, гладкая как стол.

Кто же он? В свете всполохов Андрей не узнал в нем ни Петрова, ни Джанабаева. Может быть, это летчик с подбитого над вражеской территорией самолета?.. Нет, конечно, не летчик, откуда у летчи­ка маскировочный халат! Наверное, это тоже разведчик. Время от времени он отстреливался из пи­столета.