Ему сказали, что умер от солнечного удара снайпер Гаврилов, что при смерти врач Карпухин, а оба радиста впали в беспамятство, что опять поднялся ветер — не вернулся бы самум! — что сдохли три лошади и в том числе ахалтекинец Булатова Алмаз...
И каждый спрашивал:
— Может, вы подниметесь наверх?..
Шаров сидел у радиостанции и настойчиво выстукивал: «Пятерка, Пятерка, вы слышите меня?.. Перехожу на прием!»
Отвечает! Командир плотнее прижал наушники. Да, отвечает! Пятерка отвечает! Он лихорадочно стал записывать.
«Вторые сутки веду бой... Банда атакует мой левый фланг... Патроны на исходе... Когда подойдете?.. Джураев».
«Когда подойдем? — Шаров огляделся вокруг. — Не подойдем без воды, — с горечью подумал он и все же ответил: — В двадцать один час дайте сигнал двумя ракетами», — потом подозвал комсомольца Сахарова.
— Сейчас ваша очередь спускаться в колодец. Передайте товарищу Булатову вот эту бумагу. — И обернулся к бойцам: — Пограничники! Наши товарищи бьются сейчас с бандой. Патроны у них на исходе! Понятно? Копать надо быстрее!..
Прочитав при свете зажженной спички радиограмму Джураева, Булатов с трудом нацарапал на ней: «Убежден, вода будет...»
— Обвал, товарищ секретарь! — испуганно воскликнул Сахаров.
Ветхий сруб не выдержал. Одно бревно подалось под давлением песка, и он плотной струей брызнул на середину колодца.
Песок как вода. Если вода прорвалась где-нибудь сквозь плотину самой маленькой струйкой, всей плотине грозит разрушение.
Булатов собрал последние силы, поднялся, пошатываясь, и прижался спиной к стенке, закрыв отверстие. Сахаров и Никитин продолжали наполнять ведра песком, с тревогой поглядывая на еле державшегося на ногах секретаря партбюро.
— Разрешите я постою? — попросил было Сахаров.
— Копайте, копайте! — приказал Булатов и смежил веки.
Желтые, оранжевые, красные круги завертелись перед глазами. Круги все расширялись и расширялись и вдруг превратились в колышущееся озеро, обрамленное яркой зеленью тамариска и тополей. А на берегу, также вдруг, возникли жена с детьми. «Милые, родные мои!..»
Вместе с женой, вместе с сыном и дочерью Булатов шел по берегу озера навстречу полю красных и желтых тюльпанов. И внезапно снова закружились перед глазами разноцветные круги, закружились и пропали.
С шорохом сыпался песок в ведро, повизгивая, скрипел железный ворот, вытягивая наполненное ведро на поверхность...
Скоро, совсем скоро, Булатов был убежден в этом, зацветут Кара-Кумы. Советские люди проложат здесь каналы, воды Аму-Дарьи оросят бесплодную пустыню, и, может быть, вот в этом самом месте, где Булатов и его товарищи с таким упорством, с такой яростью копают сейчас песок, чтобы добыть ведро воды и скорее пойти в бой, возникнет громадный оазис, раскинутся виноградники и хлопковые поля и впрямь зацветут тюльпаны...
Нет, нет, он не упадет, не пустит в колодец проклятый сыпучий песок!
— Вода, товарищ секретарь! — радостно закричал Сахаров.
Воды еще не было, но песок опять стал влажным.
— Копайте! — прохрипел Булатов.
А наверху люди с жадностью хватали прохладный, влажный песок, клали его себе на голову, подносили к губам, сосали.
Еще несколько ведер и, наконец-то, вода!..
А Булатов все стоял, упершись ногами в песок и спиной в стенку колодца. Ему поднесли котелок. Он отхлебнул несколько глотков — больше нельзя: в таком колодце не может быть много воды, — он считал котелки:
— ...Двадцать девятый, тридцатый...
Пятьдесят котелков! Каждому человеку по полкотелка. Но надо еще напоить лошадей. На сто лошадей по пять котелков — пятьсот котелков.
— Триста седьмой, триста восьмой... — считал он котелки, наполненные водой.
— Пейте, товарищ секретарь! — предлагали пограничники.
— Не хочу! — отвечал Булатов.
Вскоре вода иссякла. На дне колодца осталась только мутная жижа.
— Командир приказал подниматься, — сообщили Булатову. Но он уже не слышал. Он потерял сознание и упал, ударившись головой о стенку.
Его осторожно вытащили наверх, обмыли ему лицо, с трудом сквозь стиснутые зубы влили в рот воды, а он бредил и звал кого-то. Он уже не мог видеть две сигнальные ракеты Джураева, которые взметнулись далеко-далеко над барханами, как предвестие Победы.
Северное сияние
Полтора суток назад Андрей Светлов, Павел Петров и Усман Джанабаев, разведчики Н-ского пограничного полка, перешли линию фронта между высотой «Зеленая макушка» — летом вся она покрыта ковром зеленых трав — и Большим болотом. Сделав немалый крюк, они подкрались с тыла к базе горючего у фашистского аэродрома и взорвали замаскированное в скалах бензохранилище. Все вокруг осветилось, как весенним днем, и всполошившаяся охрана обнаружила их. В перестрелке Андрей был ранен в левую руку чуть повыше локтя. Он не заметил, как в суматохе боя оторвался от друзей, взяв круто на север. Задыхаясь от быстрого бега, Андрей споткнулся об обледенелый валун, упал плашмя, больно ударившись грудью. Капюшон маскировочного халата сбился, шапка слетела с головы. Колючий наст оцарапал щеку. Сердце билось, как птица в силке. «Нет, нет, мы еще поживем... Мы еще будем жить...»
С полчаса над тундрой гремела пальба.
Андрей, помогая правой руке зубами, с трудом перевязал рану.
«Живы ли Петров и Джанабаев? Удалось ли им скрыться?..»
Отыскав шапку, натянув поверх нее капюшон, Андрей осмотрелся. На юге все еще взметывались багровые языки горящего бензосклада. Километрах в двадцати к востоку тьму ночи прочеркивали огненным пунктиром трассирующие зенитные снаряды и взлетали осветительные ракеты. Там был фронт. На севере колыхались в черном небе гигантские полотнища сполохов, озаряя холодным пламенем пустынные холмы. Холмы искрились фиолетовым, оранжевым и палевым цветом. И нигде ни деревца, ни кустика! Студеный ветер дул с норда, с края земли, и поземка мела мерцающую в свете сполохов снежную пыль. И оттуда же, с севера, ветер доносил глухое уханье корабельной артиллерии. «Наверное, наши корабли поддерживают высадку десанта в тылу вражеских позиций...»
Закинув за спину автомат, Андрей встал на лыжи. Всю ночь он шел на северо-восток, радуясь, что сполохи в небе погасли, сверяя свой путь по звездам и компасу.
Утром — стояла круглосуточная полярная ночь, а часы, как. им положено, показывали девять утра — Андрей был уже далеко от места взрыва. Едва передвигая ноги от усталости, держа под мышкой лыжи, он карабкался по крутому склону.
В черном небе внезапно вспыхнуло северное сияние, и совсем невдалеке, справа, гулко затрещали очереди автоматов.
«Уж не Петров ли это с Джанабаевым бьются с настигшими их преследователями?» — подумал Андрей и начал поспешно спускаться к обрыву, из-за которого доносились выстрелы. И тут то ли от слабости — он потерял много крови, то ли из-за выскользнувшего из-под ноги камушка, сорвался и кубарем покатился вниз. С треском переломились лыжи, ремень автомата зацепился за острый выступ скалы, лопнул, и автомат отлетел куда-то в сторону.
Если бы не сугроб, огромной подушкой прикрывавший карниз над обрывом, Андрей разбился бы насмерть.
«Где же автомат?» Опомнившись от удара, он попытался было найти оружие, но тщетно: по-видимому, автомат угодил в расщелину.
Андрей подполз к краю карниза и увидел, что. происходило внизу, на покрытой снегом скале: шестеро рослых немцев — вероятно, стрелки из горной дивизии «Эдельвейс» — с трех сторон подползали к одинокому человеку. Ему и укрыться-то, бедному, негде: скала ровная, гладкая как стол.
Кто же он? В свете всполохов Андрей не узнал в нем ни Петрова, ни Джанабаева. Может быть, это летчик с подбитого над вражеской территорией самолета?.. Нет, конечно, не летчик, откуда у летчика маскировочный халат! Наверное, это тоже разведчик. Время от времени он отстреливался из пистолета.