— Так вот, видите ли, — продолжал мой отец, будучи не в силах сдержать улыбку, — мы покинули вас совершенно незаметно, не оставив вам никаких о себе сведений, словом, скрылись от вас тотчас же по приезде в Нью-Йорк. Этим мы достаточно ясно высказали вам, что ваше общество нам более не желательно по каким бы то ни было причинам. Меня призывали сюда дела первейшей важности, и для меня безусловно необходимо, чтобы никто здесь меня не знал. Прибыв в эту гостиницу, я приказал прописать себя и сына в здешней книге постояльцев под фамилией Парион, девичьей фамилией моей покойной жены. Теперь судите сами, какого рода впечатление и чувства должно было вызвать в нас ваше поведение! Первое, что вы сделали, увидя нас, это то, что набросились на нас и во всеуслышание, через каждые два слова, как нарочно, величали нас «Господин Жордас! многоуважаемый господин Жордас! я говорю вам, господин Жордас!» и так далее. Ну, как вы полагаете, приятно это для нас?
— Ах, нет! Конечно нет! — воскликнул шевалье с внезапно просветлевшим лицом, — простите мне эту мою оплошность, право, я сделал это неумышленно! Но что же вы не предупредили меня! Я был бы так счастлив войти в эту роль и стал бы с полной охотой называть вас господин Парион! Но вы ничего не говорите мне, не оказываете мне никакого доверия, так как же вы хотите, чтобы я угадал? Но я теперь вижу, в чем дело! Да, вы, вероятно, замешаны в каком-нибудь политическом заговоре? — продолжал он, оживляясь все больше и больше, — но будь покойны, дорогие друзья мои, вам нечего опасаться меня, я скорее позволю вырвать себе язык, чем обману ваше доверие!
— Да кто вам говорит о заговорах или о политике? — с досадой остановил его отец, — с чего вы это взяли?… Я ведь не говорил вам ничего подобного. Я просто-напросто скупщик сахара, — добавил он как бы в пояснение, — а так как моя фирма очень известна, то все плантаторы, узнав о том, что я здесь, воспользовались бы этим случаем, чтобы сговориться между собой и назначить громадные цены на свой товар… Понимаете вы теперь? Вот причина, почему я счел нужным поселиться здесь под чужим именем.
— А-а! Да, да, я теперь понимаю! все понимаю! — с сияющей, радостной улыбкой сказал шевалье де ла Коломб. — А я-то, как глупый ребенок, нарушил ваши планы! Простите меня на этот раз и верьте, что этого никогда больше не случится со мной!… О, я сумею быть осторожным и ловким… Отныне я постоянно буду называть вас господин Парион! И если кто-либо спросит меня о Жордасе, я сделаю большие, удивленные глаза и скажу: «От кого вы слышали „Жордас“?… Я никакого Жордаса не знаю!» О, я не так глуп, как вы, быть может, полагаете! Вот вы сами увидите! Ну, а теперь, когда все, слава Богу, объяснилось, надеюсь, дорогой мой господин Жордас, то есть я хотел сказать, господин Парион, надеюсь, что между нами уже не останется тени того облачка недоразумения, которое, к несказанному моему огорчению, прошло между нами! Пожмем же друг другу руки, и пусть все будет забыто!
Что можно было ответить на такого рода речь? Злополучный шевалье был так очевидно бессознателен в своих недостатках и при этом так чистосердечно добр, так искренен в своих побуждениях и дружеских излияниях, что положительно было невозможно сердиться на него даже и при условии самого бессердечного к нему отношения. И мы вместе с ним вышли из дома и пошли прогуляться к морю.
Когда мы выходили, хозяйка наша, госпожа Верде случайно стояла в дверях. Шевалье тотчас же поспешил обратиться ко мне довольно громко с вопросом, в котором, очевидно, думал проявить чрезвычайно тонкую дипломатическую хитрость.
— Как вы полагаете, милейший мой господин Нарцисс Парион, поздно мы сюда вернемся сегодня?
— Не думаю, что поздно! — отвечал я, не будучи в силах удержаться от улыбки.
Вечером за обедом наш навязчивый друг принялся снова усердствовать не в меру и до того часто упоминал в своем разговоре фамилию Парион, что отец раза два готов был вспылить, но сдержался, причем не преминул шепнуть мне:
— Ну, теперь ты и сам видишь, что против него нет никакого средства! Он положительно неизлечим! Есть только одно средство избавиться от него — это бегство отсюда! Нам следует с завтрашнего дня заняться поисками новой квартиры.
Не прошло и одного часа с того момента, как нами было принято это решение, а наш непрошенный друг шевалье де ла Коломб постарался еще раз доказать нам всю необходимость этого решения. Он вернулся в гостиницу в сопровождении господ в широкополых соломенных шляпах и нанковых костюмах и тотчас же постучался в нашу дверь, предварительно осведомившись у прислуги и хозяйки, что мы с отцом дома.