В воздухе витали идеи, споры, столкновения мнений. Физики спорили с лириками, дискутировалась возможность машинного мышления и космических контактов в прошлом, настоящем и будущем, мысль стремилась объять всю необъятность мироздания.
Это — почти неподвижности мука —
Мчаться куда-то со скоростью звука,
Зная прекрасно, что есть уже где-то
Некто,
летящий
со скоростью
света!
В этих строчках Леонида Мартынова удивительно верно схвачен сам стиль мышления тех лет. Мышления, в котором идеи нередко вытесняли людей.
В полном соответствии с этим духом времени в «Особой необходимости» людей по сути дела не было. То есть были, конечно, персонажи, наделенные какими-то именами и характерными приметами, но и только. В одном из писем Михайлов признавался мне, что любит «героев с квадратными подбородками». Что ж, в той первой его повести квадратные подбородки существовали отдельно от героев. Но это не было дефектом. Просто подлинным, единственно главным героем повести был дух первооткрывательства. От новых идей, от новых перспектив, вставших перед человечеством, у автора захватывало дыхание, и этим ощущением он спешил поделиться с читателем.
Время — субстанция удивительно пластичная и быстротекущая. Еще не успела не только схлынуть, но даже просто ослабеть волна энтузиазма и оптимизма, как стало — в который уж раз!— ясно, что для искусства важны не столько сами по себе идеи, сколько человек в мире идей. И уже во второй своей повести—«Спутник «Шаг вперед», увидевшей свет на страницах того же «Искателя» в 1964 году — Владимир Михайлов начал этот поворот к человеку индивидуальному.
Завязка повести такова: на далекой окраине Солнечной системы, на орбите последней ее планеты, Трансцербера (даже существование предыдущей, расположенной за Плутоном планеты, получившей условное имя Цербер, считается пока недоказанным, гипотетическим), потерпел бедствие космический корабль «Гончий пес». И для того, чтобы спасти его экипаж, в Звездолетном поясе Приземелья, в открытом космосе, на высоте нескольких сотен километров над Землей срочно строится новый корабль. Собственно, труд орбитальных монтажников и является предметом художественного изображения в повести. Космос здесь служит фактором экстремализации ситуации, показателем предельной сложности условий, в которых действуют люди. Действуют, раскрывая свой интеллектуальный, нравственный, духовный потенциал. Конечно, они остаются типичными персонажами НФ, героями приключенческого жанра, которому по определению чужд детальный, до нюансов выписанный психологизм. Все их качества подаются укрупненно. Но достаточно рельефно для того, чтобы они воспринимались правдоподобными литературными героями. Квадратный подбородок прирос к лицу, и физиономия в целом получилась и привлекательной, и интересной.
Вряд ли сборка кораблей на орбите будет происходить именно так, как описывал это Михайлов. Вероятнее всего, техника будет развиваться по-другому, выглядеть иначе… А вот люди — люди должны быть такими, потому что на них станут оглядываться и равняться те, кому предстоит через два или три десятилетия стать уже не фантастическими, а реальными космическими монтажниками. Как присматриваются к героям фантастики сегодняшние космонавты. Один из них. Н. Н. Рукавишников, писал: «Ведь никого, по сути дела, не интересует, какую скорость развивает звездолет ( … ) А вот как ведут себя люди ( … ) и как воспринимают необычные для себя явления во Вселенной, каким глубоким и безграничным по мощи может быть человеческое мышление — вот то, что я выношу для себя из чтения научно-фантастической литературы»[2]
Слова эти, сказанные об НФ вообще, полностью приложимы к повести Владимира Михайлова. Правда, судьба этой повести оказалась в некотором смысле не слишком удачной. Журнальная публикация ее давно и прочно забылась — во многих ли библиотеках есть полные комплекты «Искателя»? И многие ли, даже самые заядлые любители фантастики могут похвастаться обладанием полным комплектом этого поступающего лишь в розничную продажу журнала? А когда в 1966 году повесть вышла отдельным изданием под заглавием «Люди Приземелья», то оказалось, что за большую сюжетную и композиционную стройность автору пришлось заплатить дорогой ценой. Так линии телеграфного столба, несомненно, лаконичнее и четче контура разлапистой ели. Вот только сыщется ли оригинал, желающий в новогоднюю ночь наряжать телеграфный столб и зажигать на нем праздничные свечи? Трудно сказать, в чем была причина: избыточной ли строгости к себе автора, заредактировавшего собственный живой текст, или же в чем-то ином… И все же «Спутник «Шаг вперед» был действительно шагом вперед в творчестве Владимира Михайлова. А слово Приземелье с его легкой руки вошло в активный словарь современной отечественной НФ.
Не думаю, чтобы Михайлов в этих двух своих повестях ставил перед собой задачу реально предугадать черты, грядущего, хотя точно и скрупулезно выписанные реалии быта будущего явно увлекали его, он лепил свои скваммеры и гравигены со вкусом и любовью. С такой же бережливой точностью, наверное, собирал в бутылке из-под джина модель своего клиппера какой-нибудь отставной боцман с «Ариэля» или «Фермопил». Это было явно ностальгическое чувство, только вывернутое наизнанку — странная ностальгия по будущему, присущая духу времен оттепели. Явно ощущается она и в «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова, и в «Госте из бездны» Георгия Мартынова, и во многих других книгах тех лет, независимо от художественных качеств и степени таланта автора. Из этих книг складывалось некое чрезвычайно интересное явление — коллективная эвтопия[3] нашей научно-фантастической литературы, выполнявшая важнейшую целеполагающую функцию, строившая эмоционально достоверную модель того мира, ради которого мы работаем сегодня, к которому мы идем и должны прийти.
Да вот беда — путь оказался совсем не так прост и линеен, как многим казалось тогда, в пятидесятые, в начале шестидесятых. Время сломалось вновь. Плавно, но быстро мы скатились с волны оптимизма в массовое равнодушие периода стагнации. Да, прав был поэт —«гребень волны не скала и не твердая почва. На такой высоте удержаться нельзя навсегда»…
Критики фантастики немало печалились в семидесятые годы о том, что не появляется больше широкомасштабных эвтопий, подобных «Туманности Андромеды» Ефремова или «Возвращению» братьев Стругацких. Критики пеняли авторам, забывая о том, что произведения такого рода могут появиться лишь на переломе времени, но никак не на нисходящей линии. Теперь на протяжении двух с лишним десятилетий время требовало от писателя совсем другого: или острого социального анализа, критического отношения к действительности, или же обращения к человеческой личности, к душе, которую нужно сохранить. Первое направление представлено в нашей НФ такими произведениями, как «Час Быка» Ефремова и практически все творчество Стругацких. Михайлов избрал себе второй путь.
Ты не верь, что грядущее вскрикнет, всплеснувши руками:
«Вот какой тогда жил, да, бедняга, от веку зачах!»
Нету легких времен! И в людскую врезается память
Только тот, кто пронес эту тяжесть на смертных плечах!
— писал в уже цитированном стихотворении Наум Коржавин. Именно пронесшие на своих плечах порой непомерную тяжесть волновали теперь Михайлова.
За восемь лет, прошедших после «Спутника «Шаг вперед», он выпустил четыре сборника коротких повестей и рассказов: «Люди и корабли» (1967), «Черные Журавли» (1967), «Ручей на Япете» (1971) и «Исток» (1972). Кроме того несколько произведений такого жанра было опубликовано в периодике и коллективных сборниках. Каждый из этих рассказов был самостоятелен, они не связывались общими, сквозными героями, но тем не менее являлись и фрагментами некоей единой мозаики, подчинялись общему замыслу. Всякий раз по-новому, в новых обстоятельствах решалась одна и та же задача: как сохранить в любых, пусть самых экстремальных условиях человеческое достоинство, живую душу, чистую совесть, право на самоуважение.
3
В чём разница между утопией и эвтопией? Если слово «утопия» используется для обозначения чего-то идеалистического, но при этом вымышленного и нереального, то состояние «эвтопии» может быть вполне достижимым. И стремление к ней — естественный и необходимый процесс для здорового человеческого общества.