– Мы все понимаем, не сомневайтесь. Теперь мы хотим спросить…
– Рад буду ответить…
Врачи сидели в опустевшем кабинете. Шувалова увели санитары.
– Наш судья, конечно, не светоч разума, – сказал один. – Но на этот раз он не ошибся. Да и кто бы тут ошибся? Такая великолепная картина… О чем ты задумался?
– Смотрю. Взгляни и ты – как прекрасно играют тени на стене.
– Это солнце светит сквозь листву. Чудесно.
Они помолчали, наслаждаясь.
– Задерни занавеску до половины. Правда, еще лучше?
– Великолепный контраст… Да, ты говорил о картине. Она слишком прекрасна.
– У тебя какие-то сомнения?
– Все дело в предпосылках, понимаешь, все, что он говорил, укладывается в довольно строгую систему – я, как мы уговаривались, следил за логичностью и обоснованностью изложения и выводов. Да, в очень строгую систему…
– Ну, при заболеваниях психики это не такая уж редкость.
– Согласен. И тем не менее.
– Неужели ты собираешься поверить хоть единому его слову? Это такой же человек, как мы с тобой… только, к сожалению, больной. Бред, навязчивые идеи…
– Обождем немного с диагнозом.
– Ну, знаешь ли, если мне надо выбирать между двумя возможностями: поверить в пришельцев из иного, высокоразвитого мира – или диагностировать паранойю, то я, вернее всего, предпочту второе. Не пойму: что смущает тебя?
– Не забудь, что мой сын – астроном.
– Прекрасно помню. И что же?
– Пусть он поговорит с больным.
– Ты хочешь устроить экспертизу?
– Мы ведь специалисты только в своей области. Видишь ли, если он бредит, то в чем-то – большом или малом – неизбежно нарушит положения науки, выйдет за их пределы. Мы с тобой ничего не заметим, а специалист поймет.
– Хорошо, ты убедил меня. В конце концов, время у нас есть; будь мы даже уверены, что он совершенно нормален, закон не позволил бы нам выпустить его, не проведя всей программы обследования, раз уж он направлен сюда официально, а не явился сам.
– Да. Вечером я попрошу сына…
Их было много, человек сто или даже больше. Они шли по дороге, не торопясь, лопаты, оружие и черный ящик везли позади на телеге, а за ней тянулся длинный хвост долго не оседавшей пыли. Шли кучками, кто молча, кто негромко переговариваясь.
– Готфрид Рейн принес сына.
– Счастье в дом…
– Кончается подошвенная кожа.
– А сколько тебе на следующий месяц?
– Сколько сделать? Еще не сказали…
– Иероним Сакс ушел в лес.
– Жаль. Хороший кузнец был.
– Но с фантазиями. Видел красоту в куске железа. Ты видишь?
– В куске железа – нет. Но я и не кузнец… Жаль, что ушел. Мне пришло время взять новую лопату. Думал, он сделает. Была бы славная лопата.
– Ничего, сделает другой.
Передние остановились. За ними и остальные.
– Закат, – сказал кто-то. – Полюбуемся. Красиво.
Закат и правда был красив. Медленный перелив красок на небе. Одинокое облачко. Треск насекомых в высокой траве по сторонам дороги. Сильный запах цветов, что раскрывают свои чашечки по вечерам.
Постояли. Пришел час смотреть на солнце. Сняли с телеги ящик, посмотрели – серьезно, истово, до устатку. Потом разошлись по обе стороны дороги и стали устраиваться на ночлег. Поужинали холодным, запивая водой.
– Перед рассветом поднимемся. Встретим восход, посмотрим на солнце – и в путь. Недалеко уже.
Смотреть на солнце полагалось всегда – дома ли, в дороге ли. Зимой и летом. Мужчинам и женщинам. Только детям не надо было и старикам тоже.
Солнце село; зажглись звезды, узор их был вечен и надежен.
– Какая ночь!
– Благодать.