– Ну тогда ладно… – повернулся и пошел к своим.
Мне надо было что-то делать, и я сказал им:
– Время еще есть. Слушай, Монах: это далеко отсюда?
– Поляна? С полчаса – если шагом.
– Пошли.
Он поднялся с земли. Уве-Йорген заявил:
– Нет, хватит шататься по лесу без охраны.
– Почетный караул не нужен, – возразил я. – Это не официальный визит.
– Не забудь, – ответил он, – что войны нам не объявляли и мы не знаем, когда на нас нападут.
– Чего ты хочешь?
– Во-первых, пойти с вами. А во-вторых, четверо автоматчиков нам не помешают.
Мне не хотелось спорить, и я сказал:
– Ну давай.
Уве-Йорген скомандовал, и четверо мальчишек, донельзя гордых, мигом схватили свои автоматы.
– Только попроси, чтобы они ненароком не подстрелили нас, – предупредил я.
– Не беспокойся. У здешних ребят крепкие нервы.
– Это хуже всего, – сказал я. – Людей с крепкими нервами бывает труднее всего переубедить.
– Зато они легко переубеждают других, – серьезно сказал он, повесил автомат на грудь и положил на него ладони. – Ну идем?
Когда мы отошли от лагеря, я сказал:
– Ну как тебе лес? Благодать, правда?
И правда было хорошо, если только отвлечься от наших забот. Птицы, вспугнутые нашими шагами, вспархивали и галдели наверху, какая-то четвероногая мелочь шебуршала в кустах – напуганная выстрелами, она затихла было, но теперь приободрилась.
– Я понимаю, что им не до того, – ответил Уве-Йорген, – но я назначил бы сюда хорошего лесника.
Я сначала рассердился, а потом подумал, что лесник и в самом деле не повредил бы.
Дальше шли молча. Валежник хрустел под ногами. Иеромонах что-то бурчал под нос, отыскивая оставленные им знаки.
Минут через сорок вышли на поляну.
– Добрели, – сказал Никодим. – Вот просека, а та, другая, заросла.
Мы убедились, что так оно и было.
– Теперь посередке послушайте…
Земля тут не то чтобы дрожала, но была ощутимо теплее, чем вокруг, и, если прильнуть к ней ухом, можно было услышать басовитое жужжание.
– Что станем делать? – озабоченно спросил Иеромонах.
– Какое-то устройство на ходу, – прикинул я вслух. – Наверное, того же возраста, что сам корабль, но работает. А раз тут бывали беспокойные времена, думаю, что его не оставили без страховки.
– Шкатулка с секретом, – сказал Уве-Йорген, – нажмешь кнопку, выскочит чертик. И хорошо еще, если просто чертик…
– Посмотрим, – согласился я, – со вниманием.
Мы принялись чуть ли не ползать по поляне – вдвоем, потому что остальные все равно ничего не понимали; мы принюхивались минут двадцать, потом Уве сказал:
– Нет, видимо, пусто.
– Считаешь?
– Рассуждаю. Даже подстраховка здесь должна быть устроена на недолго; значит, не в траве.
– Да, пожалуй.
– Поищем на опушке, а?
– Знаешь, Рыцарь, деревья тоже умирают.
– Значит, не дерево. Что-то внешне похожее на дерево. На пень. На… что угодно.
Мы поискали, и безуспешно.
– Наверное, – мрачно проговорил Рыцарь, – у них была своя логика, наизнанку. Придется копать. Но никто не отдал приказания взять лопаты, и никто их, естественно, не взял. Возвращаемся?
– Ничего другого не остается, – согласился я.
В лагере после обеда парни ушли сменять посты. Остальные улеглись поспать. Жизнь была как на курорте, и не хотелось думать об уходящем времени, как на курорте стараешься не думать об этом.
– Анна, – сказала я. – Пойдем поговорим?
Она сразу согласилась.
– Пойдем.
Мы шли по лесу, и я не знал, с чего начать. Она тоже молчала.
– Слушай, – сказал я наконец таким голосом, что слова можно было принять и в шутку, и всерьез. – Что за мода – бродить с ребятами по лесу?
Она покосилась на меня:
– Это не опасно.
– Почему?
– Несерьезно.
– А со мной – серьезно?
Она помолчала, потом сказала – тоже как бы в шутку:
– Смотри – проспишь. Прозеваешь.
– Тебя?
– Меня.
– Анна…
– Не надо, – сказала она.
– Что, значит – конец?
– Нет, – сразу же ответила она. – Мне с тобой интересно.
– Ну тогда…
– Нет. Так – не надо.
У меня опустились руки. Потом я сказал ей:
– Знаешь, в дядюшки я не гожусь.
– Дурак, – сказала она.
– Я?
– Ты.
– А-а! – сказал я.
Мы еще помолчали.
– Может, ты объяснишь, в чем дело?
– Ни в чем, – сказала она. – Просто так.