— Эх, побродить бы еще! — отдал должное просыпающемуся азарту старичок, но сразу же оборвал сам себя: — Жаль. Очень жаль…
Седой хохолок его, не прикрытый ни капюшоном, ни кепкой, подрагивал в такт шагам. Куртка защитного цвета, сапоги… Чего неймется? Сидел бы себе давным-давно на пенсии, внуков воспитывал. Угощал бы зимой маринованными грибочками, помидорчиками с огорода…
— О чем задумался, супермен?
— Насчет вас, шеф! — Собеседник, когда не знал, что соврать, предпочитал говорить правду. Такой прием обычно себя оправдывал.
— Ну что же… думай! Это иногда полезно. Только в спину не стрельни сдуру, рано! Пока тебе без меня никуда, сгинешь в «шестерках»…
Спутник неопределенно перекатил с места на место могучие полукружья накаченных плеч — сейчас он был похож не на Ван Дамма и не на Знаменского, скорее напоминал симпатичного белобрысого дога. Только без хвоста и с «командирскими» часами на запястье.
— Комары не заели?
— Да не особо…
Если бы шеф поинтересовался, нравится ли ему в лесу, собеседник даже не знал бы, что ответить. Вот тут врать не имело смысла, а передать словами, что для него все это — просто особенность местности, на которой приходится выполнять поставленную задачу, подполковник бы вряд ли смог. Здесь было, конечно, лучше, чем в пустыне на жаре в пятьдесят градусов или, скажем, среди вонючих потеков городской канализации. Хотя в каждой ситуации есть свои плюсы и минусы, надо только уметь их учитывать.
— Правильно идем? А, Рэмбо?
— Да. Сейчас дорога будет… Вон!
Нарастая, приблизился рев мотора, и за деревьями промелькнул заляпанный грязью силуэт армейского вездехода.
— Смотрите-ка, раньше нас уезжает! — усмехнулся довольный собой старичок. — Неплохо потолковали…
Спутник рассчитывал на продолжение, но шеф вдруг поморщился, остановился, привалившись к березе, и потянул с ноги резиновый сапог.
— Носок, сбился, чтоб его! Помогите, а?
Глядя на согнутую в коленях, с опущенной головой фигуру подполковника, старик подумал, что, может быть, вот она, счастливая возможность — рубануть ладонью по обнажившейся полоске шеи, памятуя древнюю заповедь, что «лучший друг — первый враг»! Конечно, паренек был бесценный, с большими перспективами, но, во-первых, незаменимых у нас нет, а во-вторых, кто его знает, какие инструкции мог он привезти из Москвы…
Раньше старик убил бы, не рассуждая. Теперь — не стал.
— Спасибо.
— Не за что.
Из лесу выбрались прямо напротив припаркованной рядом с канавой «волги». Растормошили водителя:
— Вставай, обед проспишь!
Тот засуетился, раскладывая на полотенце консервы, курицу, разную зелень. Открыл термос, аккуратно пристроил рядом «маленькую» и стаканчики.
— Будешь, Рэмбо?
— Символически.
— Ну и я немного. А то — грех не принять на свежем воздухе…
О деле не разговаривали — ни за едой, ни потом, в машине.
— Может, тебя до города подвезти все-таки?
— Нет, спасибо, шеф. У станции высадите. На всякий случай. Билет на электричку есть, сойду за дачника.
— Как знаешь! — не обиделся собеседник. Действительно по обе стороны от железной дороги понастроили в последнее время садоводств, и полувоенное облачение русоволосого ни у кого удивления вызвать не могло. — Трогай…
Вскоре, когда появились первые, нежилые пока еще домики, дома и домищи потянувшихся назад, к земле, горожан, они распрощались. Не надолго — ситуация стремительно двигалась к кульминации и встречаться приходилось все чаще…
— Вот ведь, брат, дела какие!
— Будьте-нате! Вообще уже…
Виноградов не первый уже раз подивился исключительной способности русского языка передать всю безграничную гамму чувств и переживаний человека одной-двумя фразами. Каждая реплика диалога, взятая по отдельности, начисто лишена информативности, но комментарии не нужны… Они даже вредны и подчас только искажают смысл.
— Метро-то работает еще?
— Пока — да! Успеем.
— Могли бы в порядке культуры обслуживания по домам развести, как считаешь? Если уж не посадили.
Владимир Александрович пожал плечами — сутки еще не кончились, а он уже опять выходил на свободу из «казенного дома». Еще немного, и это может превратиться в дурную привычку.
— Ты к себе?
— А куда еще? Хватит, погулял! — Чувствовалось, что Борис последние несколько часов неотвратимо трезвел и наливался злобой. — Слышь, Саныч… у тебя деньги есть?
— Немного.
— Одолжи десять тонн? Душа горит!
— Может, не стоит? Завтра опять сюда тащиться…