Вот в кабинет начальника пронесли изъятое только что на обыске у него дома, вот уже прошли, закончив рабочий день, сделавшие свое дело виноградовские «гости» — прошли мимо Владимира Александровича молча, только молодой не удержался и пожелал спокойной ночи.
Наконец тяжелая дубовая дверь руководящего кабинета раскрылась, и задержанного вежливо пригласили зайти.
— Добрый вечер, Владимир Александрович!
— Не сказал бы, товарищ полковник… Для кого как.
Виноградов знал нынешнего начальника Управления еще капитаном, старшим опером в группе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Когда-то они невзлюбили друг друга, беспричинно, с первого взгляда. На решении служебных вопросов это, однако, не сказывалось. Кроме шефа в помещении находился еще один сотрудник — худощавый парень в очках, с лицом молодого преуспевающего брокера.
— Знакомьтесь: Тарасевич Сергей Иванович. Старший оперуполномоченный из группы по борьбе с коррупцией в правоохранительных органах. Очень талантливый квалифицированный сотрудник!
— Польщен, — слегка поклонился Виноградов. — Чем обязан?
— Неужели не знаешь? Не лукавь… Ребята говорят ты их ждал? И вроде как вел себя правильно?
— Серьезно?
— Куда уж серьезнее! Ладушки. Сейчас тебя Сергей допросит — в качестве свидетеля. По делу о хищениях в Пароходстве, об обмене чеков Внешторгбанка… Потом — в камеру. И — думай! Завтра поговорите еще.
— Круг вопросов? — Виноградов понимал, что та давняя история, из-за которой он вынужден был уйти из Морского отдела, много раз «обсосанная» прокуратурой и инспекцией по личному составу, послужила только формальным поводом для задержания. Так его, тактически грамотно, «подтягивали» к идущему сейчас делу о коррупции в Пароходстве. Как говорится, «фактура жидкая», но мало ли чего не наговоришь на себя — за трое-то суток в камере?
— Степаненко. Кругляков. Ваш, транспортный, генерал. Начальник Морского отдела милиции. Первые лица Пароходства, — деловито перечислил Тарасевич.
В это время зазвонил телефон.
— Слушаю?
Нажатая, очевидно, случайно кнопка динамика разнесла по кабинету басистый, довольно-таки невнятный, но показавшийся Виноградову безмерно родным голос Шуры Кошеля — старого друга и адвоката. Кошель, судя по всему, был здорово пьян.
— Я адвокат задержанного Виноградова Владимира Александровича. Он у вас?
Молодец Шура, подумал капитан. И жена молодец. Теперь поборемся…
Полковник отключил динамик, и сейчас можно было слышать только его.
— Нет… Разумеется… По закону — в течение суток… Нет. Никакого залога… В порядке статьи сто двадцать второй… Это ваше право… Да, завтра с утра. До свидания!
— Оперативно, — дождавшись, когда начальник положит трубку, констатировал Тарасевич.
— Четко! — согласился полковник. И к Виноградову:
— Поверишь — всегда уважал.
— Верю, — скромно кивнул Владимир Александрович. — Я рад, что вам понравилось.
Следуя за оперативником в бывшую внутреннюю тюрьму НКВД, где в наши дни разместился изолятор временного содержания, капитан то и дело спотыкался идти в обуви без шнурков было непривычно. Досмотр, дактилоскопия, вопросы, подписи… Знакомая долгие годы рутина. Очутившись наконец в камере, Виноградов рухнул на койку и почти сразу же уснул…
Тот сыщик, Сергей Тарасевич из «борьбы с коррупцией», был очень симпатичным. И парень из прокуратуры, его тезка, — он тоже был симпатичным и умным. Вообще в оперативно-следственной группе подобрались отличные профессионалы, четко и грамотно делающие свое дело… Но Виноградову от этого было не легче. Скорее — наоборот.
Противно лязгнуло, и Владимир Александрович подал в открывшуюся кормушку начисто вымытые миску и ложку: ужин кончился.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил он.
Ничего не сказав, пожилой сержант снова щелкнул запорами и, звеня алюминиевой посудой, двинулся дальше по бесконечному коридору.
— На здоровье! — сам себе ответил Виноградов, половчее поправил скатанную в кулек куртку и, используя ее в качестве подушки, растянулся на полированных досках. Белья, одеял и прочей буржуазной роскоши здесь не полагалось, ночью было довольно зябко — а в остальном, что Бога гневить, условия вполне удовлетворительные: трехместная камера — на одного, унитаз, вода в кране — круглые сутки… Только позже капитан догадался, что сделано это было не по упущению и не по доброте душевной — опера оставляли необходимую свободу для маневра. Действительно, будешь себя плохо вести — подселим кого попротивнее или кинем «по ошибке» к блатным. А за хорошее поведение… вполне возможно, что и матрац разрешим!