Добыча состояла из драгоценных камней, золотых и серебряных изделий, более или менее дорогих тканей и товаров, например пряностей, и, наконец, невольников, мужчин и женщин, захваченных во время экспедиции. Даже испанские священники и монахи не были ограждены от общего удела, несмотря на свое звание.
Обычно этим несчастным давали определенный срок, чтобы выкупиться.
Выкуп назначался втрое против суммы, за которую пленники уходили к своим хозяевам, всегда либо местным колонистам, либо буканьерам, то есть охотникам.
По окончании раздела флибустьеры часто не знали, как превратить в деньги драгоценности, выпавшие на их долю; тут они попадали в руки низких спекулянтов, которыми кишмя кишело в тех краях и которые скупали все их имущество за треть, а нередко и за четверть настоящей цены.
Тогда начинались оргии, не прекращавшиеся, пока флибустьеры не истратят или, вернее, не прокутят всё до последнего реала.
Когда у них ничего больше не оставалось, они весело отправлялись в новую экспедицию, результат которой был всегда одним и тем же.
Что им было до того, когда для них существовало одно только настоящее! Они чувствовали себя счастливыми.
Разве не были они правы?
Весьма может быть.
Вот каким простым и в то же время могучим устройством отличался союз Береговых братьев, когда, по их выражению, они ходили добывать испанца.
Этому-то устройству они были обязаны своими успехами и необычайными подвигами.
В три часа ночи, когда рулевой бил шесть склянок, Медвежонок вышел на палубу.
Все назначенные им офицеры уже ждали его.
Командир осмотрелся вокруг. Ночь была светлая; довольно крупная зыбь ходила по морю, ветер еще не стих. Впереди справа возвышалась темная масса, к которой фрегат быстро приближался. Это был остров Куба, берег которого находился не более чем в двух лье.
— Свистать всех наверх! — скомандовал капитан.
Раздался пронзительный свисток боцмана.
Через пять минут все матросы были на палубе около грот-мачты.
Им понадобилось совсем немного времени, чтобы встрепенуться от глубокого сна. Они лежали как попало на средней палубе или около пушек; койка считалась роскошью, непозволительной для флибустьеров.
Командир подозвал к себе шканцы своих помощников.
— Господа, — обратился он к ним, — помните, что не сражаться надо, но захватить врасплох; постараемся обойтись без единого выстрела. Наша главная цель теперь — добыть припасы. Поняли вы?
— Вполне, командир, — последовал ответ.
— Мы идем прямо к гавани Гуантанамо. Там лет двадцать как поселилась колония рыбаков; эти люди богаты и ведут с соседним городом Сантьяго торговлю зерновым хлебом, свининой и вяленым мясом, доставляемым из внутренних земель острова. Итак, там мы найдем все, что нам нужно. Вот каким образом следует приступить к делу: Польтэ и Олоне возьмут каждый по сто пятьдесят человек и опередят фрегат на пирогах с обернутыми ветошью веслами, чтобы подплыть неслышно. Польтэ обойдет деревню справа, а Олоне — слева. Потом вы оба останетесь на своих местах, зорко наблюдая, чтобы ни один беглец не смог ускользнуть и поднять тревогу в окрестностях. Я войду прямо в гавань. Мы сделаем дело даже прежде, чем испанцы заподозрят наше присутствие. Рассветет только через час; этого времени хватит с избытком, чтобы захватить этих соней в постели. Ступайте, господа.
Раздались слова команды, убрали часть парусов, и фрегат лег в дрейф.
Спустили шесть пирог. В них уселись Олоне и Польтэ со своими людьми, и вскоре лодки скрылись в тени, отбрасываемой высокими прибрежными утесами.
Медвежонок расхаживал большими шагами по юту, то всматриваясь в компас, то оглядывая берег, то окидывая внимательным взглядом снасти.
Протекло около получаса, когда старший капитан Пьер Легран подошел к командиру.
— Что случилось? — спросил тот.
— Часовой на мачте заметил лодочку, которая скользит вдоль берега; я сам в этом удостоверился, командир, и видел ее.
— Возьмите гичку 11с десятью матросами, любезный Пьер Легран, и посмотрите, что бы это было такое; мы сейчас пойдем.
Пьер Легран опять поклонился и ушел. Спустя минуту он уже отчаливал от судна и, так как дул попутный ветер, поднял парус и погнался за примеченной часовым небольшой лодочкой.
Но тут произошло нечто странное: подозрительная лодочка не юркнула наутек, как можно было ожидать, а напротив, повернула назад и пошла прямо на гичку флибустьеров.
Или то была безумная смелость, или крайняя глупость со стороны людей, находившихся в лодочке.
Пьер Легран велел приготовить оружие и все летел вперед под парусом.
Вскоре расстояние между лодками составляло уже не более половины пистолетного выстрела.
Флибустьеры уже изготовились броситься на абордаж, когда увидели, что перед ними всего два противника: белый человек и негр.
Борт лодки зацепили абордажной кошкой.
— Кто вы и куда направляетесь? — спросил Пьер Легран на самом чистом кастильском наречии.
— Я лоцман, ваша милость, — смиренно ответил белый, тогда как негр дрожал всем телом, — увидев вдали большой корабль, я подумал, что к нам идет судно из Сантьяго. Я и вышел тотчас в море, но если ошибся, немедленно вернусь в гавань.
— О нет, черт возьми! — воскликнул молодой человек со смехом, — Напротив, вы не могли явиться более кстати; мы нуждаемся в ваших услугах.
— Но мне кажется, досточтимый господин капитан, что вы не…
— Испанец, — перебил Пьер Легран, — еще бы, черт возьми! Мы флибустьеры, к вашим услугам.
— Господи Иисусе Христе и Пресвятая Дева! — воскликнул лоцман, оторопев и с отчаянием всплеснув руками.
— Успокойтесь, любезнейший, — дружески сказал ему флибустьер, — зла мы вам не причиним, кто знает даже, не счастье ли ваше, что вы нам попались! Эй вы! Четверо в лодку и ждать на веслах приближения «Задорного».
Ожидание продлилось недолго; почти мгновенно их взяли на фрегат. Пьер Легран поднялся на трап вслед за своими пленниками.
Негр был ни жив ни мертв от страха; ничто не могло успокоить его.
Когда молодой человек отдал командиру отчет в том, что произошло, тот подозвал испанца.
— Ты лоцман? — спросил он, глядя ему прямо в глаза.
— Лоцман, ваше превосходительство, — смиренно сказал пленник, — не только на море, но и на суше, когда понадобится.
— Ага! — с улыбкой отозвался Медвежонок и прибавил: — Можешь ты быть верен?
— Как не мочь, ваша милость!
— Вход в гавань Гуантанамо затруднителен?
— Нисколько, ваша милость, стоит лишь держаться самой середины похода в гавань.
— Город велик?
— Это деревня, ваша милость.
— Очень хорошо. Есть там военные силы?
— Отряд в пятьдесят человек при земляном редуте.
— Черт возьми!
— Но, — поспешил договорить лоцман, — сооружение редута еще не докончено и пушки не прибыли из Сантьяго, хотя их ждут с часа на час!
— Тем лучше! Это во многом упрощает дело; как ты полагаешь, заметили наше приближение?
— Наверняка нет, ваша милость; я заметил вас около часу назад, когда все жители спали непробудным сном.
— Так слушай же меня: ты знаешь, кто мы, не правда ли? Берегись, если ты меня обманешь, я вздерну тебя на верхушке мачты, которая над твоей головой. Если же ты окажешь мне хорошую услугу, то получишь за это десять унций золота. Я никогда не изменяю своему слову. Что же ты выбираешь?
—Десять унций, ваше превосходительство, — с живостью вскричал лоцман, глаза которого заблестели от жадности.
— Хорошо, договорились; теперь принимай управление судном и веди нас в гавань.
Лоцман поклонился и приступил к исполнению того, что ему приказали.
Испанец примирился со своей невольной ошибкой, когда обещанная щедрая награда в десять унций золота превратила его, по крайней мере на время, в приверженца Береговых братьев.
Он с необычайным искусством провел судно по узкому проходу в гавань, и вскоре фрегат был на расстоянии половины пушечного выстрела от деревни, все еще погруженной в глубочайшее безмолвие.