Льды густели. Настроение падало. На скорое завершение похода рассчитывать не приходилось.
Экипаж «Йоа» и не догадывался, что предстоящая ему зимовка может вызвать в ком-то неописуемую радость. Между тем совсем неподалеку от «Йоа» был некий норвежец. Приметив суденышко и сообразив, что оно идет, едва прошибая льды, к Кингс-Пойнту, норвежец подбросил шапку и замахал руками.
Второй штурман китобойной шхуны «Бонанца» норвежец Стен вовсе не был робинзоном. Он не нуждался в избавлении от плена; его радость при виде «Йоа» была вызвана тем, что он обретал невольных товарищей по зимовке. И, хотя рядом с ним зимовали эскимосские семейства, он, как всякий полярник, от души приветствовал пришельцев.
Пришельцы, ступив на землю Кингс-Пойнта, в свою очередь, были обрадованы: и людьми, из которых один был земляком, что особенно приятно в чужих краях, и изобилием плавника, годного на постройку домов в гораздо большей степени, чем ящики из-под провизии.
Близ берега, накренившись на борт, неподвижно замерла шхуна. Штурман Стен объяснил удивленным морякам «Йоа», что это и есть его «Бонанца». Китобойное судно прочно сидело на мели. Шкипер Могг и команда, рассказывал штурман, ушли на шлюпках к острову Гершеля, где зимовало еще пять китобоев, а он, Стен, да вот еще судовой гарпунщик Джимми остались караулить судно. Между прочим, заметил Стен, шкипер Могг собирался сухопутьем добраться до Сан-Франциско и, чтобы не потерять сезон, подогнать к будущему году новое судно как раз туда, где стояла «Бонанца». Это сообщение запало в память Амундсена, и какой-то замысел блеснул в его голове, но он промолчал…
Экипаж «Йоа», не тратя попусту дорогие дни, принялся сооружать из плавника жилой домик и обсерваторию. Пожалуй, к лучшему эта непредвиденная зимовка: новые наблюдения, новые записи, новые материалы. Северо-Западный проход от них никуда не денется, а ученые Европы будут только благодарны!
В воздухе уже кружили белые мухи и дул пронзительный ветер, когда зимовье амундсеновской партии было налажено и в двух домиках тускло засветились огни.
Кроме моряков «Йоа», штурмана Стена с супругой и эскимоса-гарпунщика Джимми с женой, зимовало несколько эскимосских семейств. Амундсен сразу заметил, что здешние эскимосы не похожи на своих сородичей, кочевавших по Земле короля Уильяма. Вскоре он узнал, что эскимосы пришли к Кингс-Пойнту с берегов залива, открытого некогда капитаном Коцебу.
Уроженцы залива Коцебу… Не сказывали ли их памятливые старухи, сидя долгими вечерами у огня, о давнем происшествии — о том дедовском времени, когда впервые в залив явились белые люди на двухмачтовом судне и белый начальник в куртке со светлыми пуговицами одаривал эскимосов ножами, топорами, наконечниками для копий, бусами и ножницами? Верно, сказывали о том старухи с берегов залива Коцебу. Ведь у эскимосов, как и у индейцев, женщины были хранительницами «исторических хроник». А первое появление белых людей для всякого племени было необычным происшествием.
Получилось так, что в Кингс-Пойнте капитан «Йоа» говорил с эскимосами, предки которых встретили на Аляске капитана «Рюрика». Далеко во времени отстояли друг от друга два капитана, но незримая и прочная нить, протянувшись почти сквозь век, соединяла их судьбы: один был зачинателем, делом возродивший поиск Северо-Западного прохода; второй — свершителем…
Зима выдалась суровая. Метель трубила в хриплый рог, выла и плакала, будто где-то рядом с Кингс-Пойнтом шабашили ведьмы. Под метельный гул неугомонный Амундсен окончательно обдумал план, возникший у него при первой беседе со Стеном. Штурман обмолвился тогда, что его шкипер предполагал посуху достичь Сан-Франциско. Амундсен думал не о Сан-Франциско, а о ближайшей телеграфной станции.
Юношеские лыжные тренировки в Нурмаркене, поход с приятелем по горному Хардангеру, когда они едва не погибли, железные мускулы, закаленный организм — все это должно было помочь ему. Телеграфная станция, торопкий стук ключа, посылающего по проводам точки и тире, — они снились Амундсену, шумели в мечтах, как метель в ночи. Тире и точки, оповещающие мир, что «Йоа» успешно проходит Северо-Западный путь, что все они живы и здоровы и что летом девятьсот шестого года плавание будет завершено. Право, для этого стоило пройти сотни километров и одолеть горную цепь.
В одиночестве Амундсен, пожалуй, не рискнул бы. Но, во-первых, был еще шкипер Уильям Могг, а, во-вторых, эскимос Джимми, гапунщик «Бонанца», и его жена Каппа, уроженка берега залива Коцебу, надумали посетить Аляску.