Натуралист, живописец и доктор лежали в каюте, вцепившись в края коек. Вид у них был жалкий. Холодный пот стекал по измученным лицам, глаза блуждали. Морская болезнь так их измотала, что они уже не думали ни об опасности, ни о возможности кораблекрушения; они, пожалуй, вовсе уже не способны были к размышлениям; они слышали только жалобный стон корпуса брига да тяжелый топот матросских башмаков на палубе. Этот непрекращающийся топот доводил их почти до исступления. И почему-то всем им казалось, что если бы только прекратился топот над головою, то окончились бы и их страдания.
И вдруг сразу полегчало; утихли шаги, бриг перестал стенать и раскачивался уже не так резко.
Раньше других поднялся Логгин Хорис. Он вышел на палубу и сперва зажмурился от дневного света, а потом удивленно раскрыл глаза: бриг стоял почти на том же месте бухты, откуда недавно ушел.
Хорис поглядел на берега бухты, и ему показалось до того милой эта старая, холмистая земля, что он чуть было не расплакался. Сдержав волнение, он оглянулся. На палубе никого не было, и только двое вахтенных клевали носом у грот-мачты. Он посмотрел в окно капитанской каюты — Коцебу спал в кресле, вытянув длинные ноги и свесив руки. Лицо его было истомленным и спокойным, он улыбался во сне.
Несколько дней спустя, изготовив новый гик и установив его, «Рюрик» с попутным ветром вторично покинул Плимут.
— Ну, помогай, господи, — перекрестился кто-то из матросов.
— Бог-то бог, — хмуро обронил другой, — а глянь-ка…
Опять, точно так же, как в прошлый раз, ветер менял направление. И опять — зюйд-вест.
Шишмарев выругался.
— Попрем на рожон, что ли… — раздраженно предложил он капитану.
— Ветер не переспоришь, — возразил Коцебу и приказал возвращаться. — Вон, взгляни, и датчане бегут в Плимут.
Действительно, датский бриг — он шел в Средиземное море — торопился в плимутское укрытие.
Лишь 4 октября удалось «Рюрику» воспользоваться нордовым ветром. Бриг поставил все паруса. Форштевень его зарылся в волну Ла-Манша, ванты запели песнь дальней дороги. На следующий день «Рюрик» миновал мыс Лизард и перед ним открылся атлантический простор.
МЫС ЛИЗАРД — МЫС ГОРН
Теплынь и безветрие. Бриг не рыскает и не ныряет — не плывет, а скользит. Ровные и длинные волны катятся чередой. Шестьсот миль от пышащих зноем берегов Африки.
В синеве океана вдруг резкая красная полоса, будто какое-то раненое морское чудовище оставило за собой широкий кровавый след. Шамиссо и Эшшольц, зачерпнув воду сачком, извлекают трупики красных насекомых величиной с палец — видать, недавней бурей занесло в океан огромную стаю африканской саранчи.
Всплыли из волн и вновь исчезли острова Зеленого мыса. Задули пассаты. Всю ночь летучие рыбы ошалело шлепались на палубу «Рюрика»… Пассатный ветер уступает ветрам переменным. Дожди и грозы, шквалы и затишье. Идет в океане двухмачтовый «Рюрик».
В одно из воскресений на грот-мачте было прибито необычное объявление. Афишка извещала, что нынче, третьего декабря, на российском бриге дана будет «пиеса собственного сочинения — «Крестьянская свадьба».
В мирный закатный час все собрались на шканцах. Шканцы — кормовая часть палубы, почетное место, где читались приказы и где обычно не разрешалось садиться, — вдруг стали похожи на обыкновенную деревенскую «середку».
Пьеса была незамысловатой, но зрители, находившиеся посреди необозримой Атлантики, веселились от души. Уж очень забавной была невеста с насурмленными бровями, с ватными крутыми бедрами, в цветастом платке.
— Глядить-ка, Тефей!
— Ай да Тефей! Штукарь! — раздалось на шканцах при выходе «невесты», в которой зрители без труда признали миловидного матроса Тефея Карьянцына. Жениха играл Петр Прижимов, черный как жук матрос, быстрый и ловкий. Свахи, родители невесты и жениха, дружки — все это были бравые служители «Рюрика». Оркестр — из них же: балалаечники да ложечники.
Когда спектакль закончился, над океаном уже ярко и трепетно горели звезды. «Такие увеселения на корабле, находящемся в дальнем плавании, покажутся, может быть, кому-либо смешными, — писал Коцебу в путевом журнале, — но, по моему мнению, надо использовать все средства, чтобы сохранить веселость у матросов и тем самым помочь им переносить тягости, неразлучные со столь продолжительным путешествием».
В тусклых пасмурных днях близилась Бразилия. Теперь, при подходе к берегу (океан точно не желал отпускать бриг, подобно тому как в Плимуте он не хотел принимать его), «Рюрик» выдерживает сильнейший шторм. Вновь, как в Ла-Манше, не покладая рук работает команда, и Коцебу с Шишмаревым не оставляют палубу.