В конце декабря «Рюрик» оставил Св. Екатерину. Жители долго махали руками и шляпами. И не у одной из танцовщиц выступили на глазах слезы.
Тринадцать дней спустя мыс Горн прислал морякам мрачный привет: жестокий шторм обрушился на бриг. Одна из волн коварно подкралась к «Рюрику» с кормы, поднялась, вздыбилась, взмахивая белым косматым гребнем, и грохнула на шканцы. Лейтенант Коцебу стоял там, не подозревая предательского удара в спину. Все произошло в мгновение ока. Клокоча и крутясь, волна прокатилась по шканцам, разнесла перила, на которые облокачивался капитан, сбила его с ног и швырнула за борт. На какую-то долю секунды Коцебу увидел выросший перед ним накрененный борт корабля и разверстую пучину океана. Он неминуемо погиб бы, если бы не попался ему под руку конец троса, свесившийся с борта. Машинальным судорожным движением ухватился Коцебу за трос, напряг мускулы, подтянулся и, ловко упираясь ногами в борт, взобрался на палубу.
Дьявольская волна: дубовые люки, закрывавшие пушечные амбразуры, были разметаны в щепы, одно из орудий переброшено на противоположный борт, сорвана крыша капитанской каюты, поврежден руль, здорово зашиблен рулевой. Волна так волна! Мыс Горн себе верен!..
В далеком Петербурге, в доме на Английской набережной старик книголюб хорошо представлял, что такое плавание у мыса Горна. Он писал капитану «Рюрика» в январе 1816 года:
«Письмы, каковыми вы меня в свое время, милостивый государь мой, удостоить изволили из Копенгагена и Плимута, я исправно тогда получил; а ныне вас премного благодарю за письмо ваше из Тенерифа; я радуюсь, сведав, что вы духом своим и искусством превозмогли все трудности, которые буря и шторм непогоды при берегах Англии вам ставили в пути. Желаю и надеюсь, что нынешний наступивший год проводить изволите в безбедном плавании и во всяком успехе…
Я вами и путешествием вашим так занят, что мысленно, право, с вами более времени провождаю, нежели с теми, с кем здесь живу. Теперь ожидаю от вас писем из Бразилии и надеюсь, что до поры и времени благополучно обойдете Кап Горн; но тогда только буду спокоен и доволен, когда сами об успешном своем плавании уведомить меня изволите…
При пожелании вам, милостивый государь мой, от искреннейшего сердца здравия и благополучия с совершенным почтением честь имею быть вам, милостивый государь мой, покорный слуга граф Николай Румянцев».
Почтовые тройки повезли румянцевское письмо из Петербурга в Охотск, чтобы оттуда морем переправили его в Петропавловск-на-Камчатке. Там оно и будет дожидаться адресата.
«ИТАЛИЯ НОВОГО СВЕТА»
На левый борт непрерывно накатывали волны Тихого океана. Они обтекали «Рюрик», устремлялись дальше и с шумом расшибались о берег. Оставив на камнях студень медуз и зеленую слизь водорослей, волны уходили вспять, чтобы минуту спустя продолжить свой извечный штурм.
Шел уже второй месяц восемьсот шестнадцатого года. Бриг поднимался к северу вдоль берегов Чили. В те времена некоторые путешественники, склонные к сравнениям, называли эту страну «Италией Нового Света».
Долгое и бурное плавание утомило людей. Все жаждали якорной стоянки, и Коцебу обещал сделать ее в удобном заливе Консепсьон.
Лунной ночью открылась путешественникам земля. В неверном свете далекие вершины Анд казались насупленными великанами. Расчеты штурманов подтверждали, что бриг недалек от желанного залива.
При восходе солнца вся команда высыпала на верхнюю палубу. Немало утренних зорь видели уже моряки «Рюрика». Они всегда хороши, эти утренние зори, при доброй погоде в открытом океане. Но нынче, в одиннадцатый день февраля, солнечный восход был необыкновенно прекрасен. Не только море и перистые облака розовели и золотились в первых лучах, но и горы — исполинские, блистающие, грозные, однако не тяжко-громоздкие, а легкие и словно бы движущиеся в расходящихся туманах.
На корабле все молчали, точно страшась нарушить торжественную прелесть восхода. Лишь волна колотила несильно в борт «Рюрика», да ветер пел в его парусах, пел о солнце, о земных радостях. А когда и море, и небо засияли ровным утренним светом, все, будто очнувшись, заметили мыс Биобио с двумя овальными буграми, а потом и острые камни на северной оконечности залива Консепсьон, известные под именем Битых Горшков.