Коцебу надеялся на хороший прием. На острове Пасхи некогда радушно встречали и знаменитого французского плавателя Лаперуза и сотоварища Крузенштерна Юрия Лисянского.
На берегу моряков окружили смуглые, проворные и ловкие туземцы. Завязалась меновая торговля. Торговля шла бойко, но часто сквозь общее шумное оживление Коцебу и его друзья слышали угрожающие, свирепые выкрики и видели все больше и больше озлобленных людей, размахивающих копьями.
Коцебу почуял недоброе и приказал всем немедля убраться на корабль. Лишь впоследствии, когда русские моряки были на Гавайских островах, рассказ одного англичанина рассеял недоумение капитана «Рюрика».
Оказывается, некий бравый американец, владелец шхуны, решил делать бизнес ловлей морских котиков на необитаемом острове Мас-а-Фуэро и для того заселить его туземцами с острова Пасхи. В 1805 году паруса его шхуны показались в заливе Кука; американец, посулив команде бочки рома в случае удачи, принялся за дело.
А дело было «злодейское» и «бессердечное», как говорил Коцебу: бандиты принялись ловить жителей Пасхи. Те, разумеется, сопротивлялись. Американцам все же удалось захватить более двух десятков человек. Однако, когда шхуна была уже далеко в море, пленники вырвались, прыгнули за борт и пустились вплавь.
Американцы не раз совершали пиратские набеги на остров Пасхи. С той поры все белые люди казались жителям тропического острова бессовестными грабителями и разбойниками.
Коцебу вел бриг на Камчатку.
Теплые тропические ночи. Все спят на палубе, на вольном воздухе. Бодрствуют лишь вахтенные. Часто взглядывает рулевой на освещенную картушку компаса да мурлычет себе под нос незатейливую песенку. А волны рокочут, и чудится, что старик океан подпевает рулевому. И, пожалуй, не плывет «Рюрик», а летит во тьме где-то меж темным небом и невидимыми волнами.
Крепко спит истомленная за день команда. Не могут уснуть лишь поэт Шамиссо и художник Хорис. Лежат они рядом и молчат. Неясное волнение теснит грудь. «Где найти слова, чтоб описать это?» — думает один. «Где взять краски, чтобы передать это?» — думает другой. «Нет ничего лучше, чем звезды в небе и чувство долга в человеческом сердце», — шепчет поэт, повторяя мысль старого философа.
Что за ночь! Широко и мощно дышит океан, точно взволнованный неслышным тайным ходом светил. Глядят Шамиссо и Хорис в глубины черного неба, и оно тоже кажется им океаном, а звездные миры — островками…
Кончается ночь под созвездием Южного Креста. Веселый заливистый свист серебряной дудки подшкипера Никиты Трутлова приветствует встающее из волн солнце. Вместе с солнцем поднимается команда «Рюрика». Шлепают босые ноги по деревянной палубе. Второй заливистый свист Никитиной дудки, и начинается утренняя приборка — быстро, споро, со смехом, с шуткой-прибауткой.
Присев на корточки, матросы старательно трут палубу сухим, мелким песочком. Палуба и так белым-бела, но оттого-то и чиста она, что драят ее каждое утро. Штурманский помощник Михайло Коренев наяривает тряпицей медные бакштаги, крепящие нактоуз — шкапик красного дерева, на котором установлено сердце парусника, большой компас. Михайло аж кончик языка высунул, чистит с усердием, и бакштаги жарко горят под утренним солнцем.
Длинные швабры, привязанные к пеньковым тросам, опускаются за борт; разбухшие, тяжелые и серые, они вновь вытягиваются на борт. Матросы отжимают их и уже с полегчавшими швабрами, размахивая ими, пятятся от носа к корме.
— Эй, жми шибче, — весело осклабясь, покрикивает Никита Трутлов. — Жми, братцы, палуба выдюжит!
Из поварни выглядывает улыбающаяся, смуглая физиономия и, коверкая русские слова, кухарь торопит матросов, обещая вкусный харч. Матросы смеются, отирая потные лица: уж больно забавно говорит он! А кухарь, уроженец Вест-Индии, нанятый в Копенгагене, открывает в улыбке белоснежные зубы.
15 апреля 1816 года счисление показало, что «Рюрик» находится под 14°41′ южной широты и 137° западной долготы.
Матрос, дежуривший на салинге, неотрывно глядит в синюю даль. Коцебу и Шишмарев, расхаживая на шканцах, часто прикладывают к глазам подзорную трубу. Они сдерживают волнение и без слов понимают друг друга. Трудно было б не понять: с утра в небе появились морские птицы, а они-то уж верная примета близости земли. Во-он они, фрегаты и фаэтоны; первые легко парят, по-разбойничьи высматривая рыб и головоногих, вторые, вытянув струной длинные красные хвосты, летят, сильно и часто взмахивая крыльями.
Все дальше плывет бриг, все больше птиц несется над ним, все сильнее колотится сердце мореходов. Завидуют они поднебесным странникам: с высоты своего полета птицы, конечно, видят землю.