После показаний Абека Аденца, профессора Славянского, супругов Галкиных, Николая Бардина и многих других, контактировавших с инопланетянами, члены комиссии решили заслушать также Уайда Бранда, мадам Руже и всех трех пленников из «Альфы Центавра».
Истории, рассказываемые ими, как и свидетельства других очевидцев, вгоняли членов комиссии в ступор: им и хотелось верить во вроде бы очевидное, и одновременно они боялись поверить в столь необыкновенное чудо, как существование инопланетного разума.
И когда они, уединившись, попытались свести услышанное к единому знаменателю, это привело к неизбежному столкновению мнений.
- Как можно усомниться в словах столь известных людей, как отец и сын Аденцы, Труберанц, Славянский?! - восклицал Халид Халар.
- Наконец, существуют и вещественные доказательства - те же самые иероглифы, выжженные на скале! - подхватывал Андор Мосал.
- Да и рассказ Николая Бардина вряд ли является плодом его фантазии, - соглашался и Арчибальд Мейзингер.
Но уже минуту спустя они бросались в другую крайность.
- Устные показания еще ничего не доказывают, - хмуро заявлял Андор Мосал.
- Мало того, откуда нам знать, что эти иероглифы на скале - не шутка какого-нибудь весельчака-гримальдийца? - робко предполагал Халед Халар.
- И все это словно бы делается исключительно ради подтверждения гипотезы Славянского! - изрекал Арчибальд Мейзингер.
- Но, господа, мне кажется, что мы все слишком вдаемся в сомнения, - после недолгой паузы вновь подавал голос Халар.
- Надо непременно поговорить с Уайдом Брандом, - тут же предлагал Халар. - Говорят, он целых два года прожил бок о бок с этим йокайакибровцем!..
- Да, непременно! - соглашался Мейзингер. - И с этой мадам Руже тоже!
На следующем заседании первое слово предоставили Уайду Бранду.
Он начал очень издалека. Рассказал о том, как нашел сначала в заснеженных горах осколки непонятного метеорита, а затем и самого Аки Оки - рядом с телами двух его погибших товарищей. Рассказал и о том, что осколки «метеорита» представляли собой смесь платины с драгоценными камнями, благодаря чему он сумел значительно увеличить свое благосостояние. Рассказал и о некоем аппарате Аки Оки, который они спрятали в горах перед тем, как отправиться в Москву. Аппарат этот очень напоминал радиопередатчик… Рассказал норвежский учитель и о том, что произошло на Острове Грез, а также о «великодушии» мадам Руже, когда он и Аки Оки, проживая в ее зверинце, вынуждены были сносить все капризы этой женщины…
На этот фрагмент рассказа Уайда Бранда присутствовавшая на заседании мадам Руже никак не отреагировала.
- Таким образом, единственным человеком, который пришел проводить меня и Аки Оки, была мадам Руже, - тем временем продолжал рассказывать норвежец. - Корабль был зафрахтован специально для нас и был нагружен всем тем, что могло понадобиться нам для отшельнической жизни на Тасмании. Во время плавания я понял, что после смерти Нетти Вудкок Аки Оки возненавидел меня, а если даже не возненавидел, то по крайней мере начал презирать… Экипаж нашего судна боялся Аки Оки и старался не встречаться с ним. Каждый вечер с наступлением темноты Аки Оки выходил из своей каюты на палубу, поднимался на мачту и, разместившись на рее, смотрел в звездное небо. Он мог очень долго сидеть вот так - совершенно неподвижно.
Наша размолвка страшно мучила меня, я просто места себе не находил от обиды. Шли дни. Я сам кормил Аки Оки, принося ему в каюту еду, которую забирал у юного помощника кока. Как-то однажды этот бедный мальчик осмелился заговорить со мной.
«Сэр, - сказал он, - наши матросы говорят, что этот ваш человекообразный приятель когда-нибудь просто растерзает нас!..»
Я стал успокаивать его, говоря, что Аки Оки очень добрый человек.
«Человек?!» - выпучил глаза мальчик и сразу убежал.
Прошло еще несколько дней. Экипаж стал относиться ко мне неприязненно. Я попытался сблизиться с ними, но безуспешно. Вскоре капитан прямо предупредил меня:
«Сэр, если вы дорожите своей жизнью, то вам лучше избегать общества матросов».
«Почему?» - спросил я.
«Ваш спутник, которого вы считаете человеком, оскорбляет их чувства и самолюбие…»
Я понял, что тучи сгущаются, что матросы готовы взорваться. Жизнь Аки Оки находилась в опасности.
Только одно успокаивало меня: две трети своего вознаграждения капитан и экипаж должны были получить от мадам Руже только по возвращении, да и то если я напишу письмо о том, что все прошло благополучно.