Он почувствовал, что сейчас она учит его чему-то очень важному. Он спросил Одраде:
— Почему ты спросила о том, не владеют ли планеты нами?..
— Наша Община считает, что на земле мы всего лишь экономы. Ты знаешь, кто такие экономы?
— Да, это такие, как Ройтиро, отец моего друга Йорги. Йорги говорит, что его старшая сестра, когда вырастет, станет экономкой на их плантации.
— Правильно. На некоторых планетах мы живем очень долго, дольше, чем другие известные нам народы, но мы — всего лишь экономы.
— Но если не вы владеете Капитулом, то кто?
— Вероятно, никто. Я задам тебе такой вопрос: каким образом мы выделяем друг друга, Общину Сестер и эту планету?
Он посмотрел ей в глаза, потом взглянул на свои руки. Сделал ли Капитул отметины и на нем?
— Большинство таких отметин находятся в глубинах нашего существа. — Одраде взяла мальчика за руку. — Пошли.
Они покинули ароматическую лощину и углубились во владения Ройтиро. По дороге Одраде продолжала говорить:
— Община Сестер редко основывает ботанические сады, — сказала она. — Сад должен поддерживать не только зрение и обоняние.
— Он должен поставлять пищу?
— Да, он должен служить поддержанию жизни, это его первейшая задача. Сад — источник еды. В той лощине, где мы только что побывали, растут травы, которые мы используем на кухне.
Поток ее слов проникал в душу мальчика и откладывался там, заполняя пустоты и провалы памяти. Он чувствовал, что за этими словами кроется план, рассчитанный на столетия. Деревья заменят строительные конструкции для удержания водных ловушек, растения предохранят от осыпания берега рек и озер, помогут сохранить от эрозии верхний, плодородный слой почвы, сохранят побережья морей и океанов и воду, чтобы в ней могли размножаться рыбы. Сестры Бене Гессерит думали и об эстетике — деревья должны давать тень, причем деревья должны отбрасывать на лужайки красивые тени.
— Деревья и все другие растения очень важны для наших симбиотических отношений, — сказала Одраде.
— Симбиотических? — Это было новое для Майлса слово.
Она объяснила ему значение этого термина, пользуясь понятными мальчику образами. Верховная знала, что Майлс часто ходит с другими детьми за грибами.
— Грибы растут только в окружении дружественных корней. Каждый вид гриба вступает во взаимовыгодные отношения с тем или иным видом растений. Растения и грибы существуют вместе, используя для роста соки друг друга.
Она продолжала развивать мысль, но Майлс был уже утомлен уроком, ему наскучило учение, и он с силой пнул ком травы, попавшийся ему под ноги, заметив, что Одраде неодобрительно посмотрела на него. Он сделал что-то неподобающее. Почему на одни растения наступать можно, а на другие — нельзя?
— Майлс, трава не дает ветру уносить верхний слой почвы в неподходящие места, например, на дно рек.
Майлс уже хорошо изучил этот тон. В нем чувствовался упрек. Он опустил голову и посмотрел на траву, которую обидел.
— Этой травой питается наш скот. Семена некоторых видов употребляем в пищу мы. Разные виды тростника защищают почву от выветривания.
Он знал это. Мальчик попытался отвлечь Одраде.
— Выветривания? — спросил он, произнеся это слово по буквам.
Она не улыбнулась, и Майлс понял, что ему не удалось провести Одраде. Пристыженный, он продолжал внимательно слушать урок.
— Когда придет Пустыня, — говорила между тем Одраде, — то останутся только лозы винограда, чьи корни проникают в почву на сотни метров. Сады же погибнут первыми.
— Но почему они должны погибнуть?
— Чтобы освободить место для более важных форм жизни.
— Для песчаных червей и меланжи?
Он заметил, что его вопрос понравился Верховной Матери. Хорошо, что мальчик знает о связи между песчаными червями и Пряностью, без которой не может существовать Бене Гессерит. Майлс не знал, как в точности действует Пряность, но отчетливо представлял себе цикл: песчаный червь — песчаная форель — меланжа — и снова песчаный червь. Сестры Бене Гессерит брали из этого цикла нужный им элемент.
Однако он устал от сегодняшнего урока и спросил:
— Если все эти существа так или иначе погибнут, то зачем мне идти в библиотеку и читать о них, заучивая их названия?
— Потому что ты человек, а в людях глубоко заложено стремление все разложить по полочкам, все классифицировать, всему присвоить ярлык.
— Но почему мы так любим присваивать всему имена?
— Потому что так мы заявляем свои претензии на то, что называем. Мы предполагаем, таким образом, свое право владения, которое может сбить с толку и представлять опасность.