- Болван! - сердито сказал лейтенант. - На таком склоне свернуть себе шею! И наверху тоже метался, как идиот!
Второй жандарм поглядел на лейтенанта злыми глазами. "Было бы лучше, подумал он, - если бы вместо него тут лежал ты, мартышка желторотая!
У Иоганна четверо детей сиротами остались, а ты еще сопляк сопляком".
- Как последний идиот, - повторил лейтенант.
"Война кончилась, что мешает мне съездить разок этому типу по морде?" подумал жандарм.
- Так точно, господин лейтенант, - сказал он.
- Болван! - сказал лейтенант. - Болван!
Он наклонился над телом, разбитым о камни.
- Ему уже не поможешь, - сказал он и выпрямился.
- Жаль. В последний день, - сказал жандарм.
- В последний день? Что вы хотите этим сказать? - прикрикнул на него лейтенант.
Жандарм ничего не ответил. Они оба помолчали.
Лейтенант долго откашливался, потом спросил:
- Вы видели? Как это все случилось?
- Видел. Иоганн ухватился за камень, - ответил жандарм, - а камень, верно, сидел в земле некрепко, он его стронул с места, вот камень и разбил Иоганну голову да и самого его сбросил вниз.
- Так, - протянул лейтенант и, помолчав немного, спросил: - А как, собственно, была его фамилия?
- Вахмистр Иоганн Шликхюбель! - сказал жандарм.
- Покойся с богом, камрад Шликхюбель! - сказал лейтенант, вытянулся перед покойником по стойке "смирно" и выбросил вперед руку. И жандарм тоже встал "смирно" и тоже выбросил руку. Потом лейтенант опустил руку и отвернулся от покойника, и жандарм тоже опустил руку и повернулся к лейтенанту.
- Что же, господин лейтенант, теперь будет? - спросил жандарм.
- Прежде всего выкурим по сигарете, чтобы прийти в себя, а потом поднимемся по склону, оглядимся и двинемся на соединение с нашими частями.
- Так точно, господин лейтенант, - сказал жандарм.
- Одно ясно - большевикам мы не сдадимся! - сказал лейтенант.
- Так точно! - сказал жандарм.
- Вот и ладно, - сказал лейтенант, - вот и ладно!
Он поискал в карманах сигареты. Жандарм увидел, что лейтенант ищет сигареты, достал пачку из кармана и протянул ее лейтенанту. Пачка была из мешка молодого солдата. "Куда делся этот парень?" - подумал жандарм. И еще он подумал: "Он наверняка перебежал к русским, и они, конечно, приняли этого хлюпика, как героя". И позавидовал ему: "У него все позади!" И злобно пообещал: "Попадись он мне, я его пристукну!"
Лейтенант взял сигарету. Они сели на мох, но лейтенант первым сел, а потом жандарм еще раз встал, чтобы дать лейтенанту огонь, а потом сел снова, и они выкурили по сигарете. Но всего этого молодой солдат уже не видел.
Когда камень покатился из-под его руки, он испугался и хотел было крикнуть "стой!", чтобы задержать камень, или "берегись!", чтобы предупредить жандарма. Но камень уже размозжил жандарму голову, жандарм распластался в воздухе, его лицо было залито кровью, а те двое, которые стояли внизу.
отпрянули в разные стороны, а потом лейтенант наклонился над упавшим, и уп.авший, показалось солдату, что-то шепнул ему, и тогда цторой жандарм показал наверх, и его вытянутая рука была направлена прямо на молодого солдата, и лейтенант тоже посмотрел наверх и кивнул головой. Теперь молодой солдат понял, что те внизу знают всё. "Бежать! - приказал он себе. - Бежать!" И, не вставая с земли, он торопливо пополз от бука к лиственницам, и, скользя по склону, он робко подумал: "Нельзя ли переждать несколько часов в этой лощинке?" А в мозгу у него стучало: "Дурак, жалкий дурак, измаранный кровью, именно в этой яме тебя высмотрел тот жандарм!"
И в его беспредельную растерянность вдруг ворвалась мысль, пронзительная, как молния: "Перебежать! Перебежать к русским! Сдаться им в плен, тогда все кончится. Там тебя жандармы не поймают! Перебежать".
Молодой солдат даже присвистнул от неожиданности. Мысль эта была такой внезапной и сильной, что он подумал: может быть, у русских все не так, как ему твердили, и он почувствовал искушение заглянуть в незнакомый мир. И тут же он почувствовал, как в нем оживает все его прежнее внутреннее сопротивление: предвзятость, сомнения, страхи, пугающие слухи. Он ощутил, что снова впадает в то мучительное состояние, при котором не может ни на что решиться. "Я хочу, чтобы все кончилось. Пусть ужасный конец, но конец!" - подумал он и сразу отбросил все сомнения. Он сказал со страстью, которую породила внезапная решимость броситься в неизвестное: "Да, я хочу. Я хочу перебежать к ним. Я хочу узнать тот, другой мир. Да, я этого хочу. Они тоже люди. Я перейду к ним добровольно: они сумеют это оценить. Я хочу к ним".
Он огляделся, словно прощаясь с тем миром, в котором жил прежде. Темная зелень леса была неподвижной: лес казался стеной с острыми, дрожащими зубцами под чистым синим небом, по которому плыли кудрявые снежные облачка. "Овечки, - подумал он, - милые, безобидные овечки". Он вздохнул. Гдето далеко стучал дятел. Молодой солдат, повернувшись спиной к дальнему лесу, стал спускаться по склону, поросшему лиственницами. Когда он проползал мимо своей ямы, он подумал: "Вдруг русские уже за моей спиной?" Он не знал, где они. Он не оборачивался. Он напряженно смотрел прямо перед собой на зеленые замшелые камни, на свисающий пышный мох, по которому бесшумно скользила его тень. "Сразу к русским я не пойду, - подумал он, огляжусь вначале".
Он спускался вниз нерешительно. "А хорошо бы, - подумал он, - быстро спуститься на дорогу и просто удрать, как-нибудь я проберусь мимо них!"
"Трус! - выругал он сам себя. - Какой трус!"
Внезапно он понял, что русские уже стоят у него за спиной. "Нет, не могу перебежать к ним, мне страшно", - подумал он. И вдруг он почувствовал резкую удушающую хватку на шее, что-то жесткое резко сдавило ему горло, не давая дышать. Он за что-то зацепился веревкой. Только теперь он заметил, что у него на шее все время оставалась петля-удавка, сейчас ее конец запутался между сучьями или камнями и остановил его. Это были не мысли, а ощущения - невозможно дышать, серая пелена застилает глаза, в гортани непереносимая боль. "Вот так и умирают?" - пронеслось в его сознании, и тут перед его глазами на волне резкого света всплыло лицо - старик с багрово-синим, набухшим лицом, с перекошенным ртом, с развевающейся седой бородой. Он увидел лицо старика и сразу почувствовал запахи едкого дыма, чад горящих домов, обугливающейся одежды, паленого мяса, и вместе с этими запахами в памяти всплыла бесконечная равнина, покрытая хлебами, и утонувшая в полях деревушка с колодезным журавлем, с подсолнухами, с белыми до голубизны домиками, с простреленными гипсовыми фигурами поющих детей перед разрушенным зданием школы.