Мама погладила меня по волосам.
- А ведерко ужо занесешь Еремею.
- С медом?
Мама засмеялась:
- Зачем? Мы его почти съели. А на меня ты уж не серчай, дочка.
- За что, мам?
- Пасти-то я согласилась. Знаю, не хочется тебе. Ты уж у меня взрослая - невеста. Ну да ведь упросили... Телят, доченька, жалко.
Я вздохнула и ничего не ответила маме.
Конечно, жалко.
- А что ты приехала пораньше - спасибо, дочка. Замаялись мы с Нюрашкой. И огород от травы чахнуть начал. Теперь у нас одни руки свободными будут. Дня три мы с тобой попасем: ты привыкнешь, пастбище узнаешь, а Нюрашка пока отдохнет - побегает. Потом увидим. Огородом кому-то придется заняться.
* * *
Выгоняли мы стадо рано.
Пасли в лесу возле заболоченных низин. Тут и трава высокая, сочная, и вода в лужицах. Ешь и пей.
Поначалу, кто не знает, кажется, что пасти - плевое дело. Ходи себе день-деньской за стадом, песни пой, птичек слушай, грибы-ягоды собирай. Устал - посиди на пеньке или полежи на мягкой мшистой полянке. Благодать! Но это только кажется. Телята что люди, у каждого свой норов. Я их быстро изучила.
Восход - бычок спокойный, послушный. Бродит по лесу, траву щиплет. Надоест - постоит, подремлет. Ничто его не интересует, ничто не волнует. Думается, выстрели у него над головой - он и ухом не поведет.
Красавка - любимица наша, гладкая длинноногая телочка, - робкая, пугливая. Она не столько траву щиплет, сколько стоит и, навострив уши, прислушивается к каждому шороху. Пискнет в ветвях птица, она запрядает ушами, затопочет копытами - и к нам. Так рядышком и пасется.
Модник - толстолобый, с белым галстуком на груди - любознательный. Ему каждый кустик надобно обнюхать, в каждую лужицу носом ткнуться. За ним глаз да глаз нужен. Он и минуты не постоит спокойно.
Разношерстные Чуй и Гуй - вон, что рогами сцепились, - драчуны, сладу никакого нет. Маленькие, а не подступись, чуть кто подойдет - морду к земле и рогами в бок. Их все стадо сторонится, а им и горя мало. Отстанут и пробуют силу - бодаются меж собой.
А вот этот рыжий дьявол, что у куста стоит, - наши слезы. Как ни гляди за ним - не углядишь. Черт, а не теленок. Только бы по кустам и шастал. Никак не может он пастись со всеми вместе. Бродяга-одиночка. Убежит - и разыскивай его. Однажды мама с Нюркой с ног сбились. Охрипли от крика. А он возле двора в загоне полеживал. И это еще хорошо. А сколько раз он в лесу ночевал? Горе-горькое. Мама жаловалась на него председателю Ивану Кузьмичу. А что он сделает?
"Дьявол, - говорит, - с ним. Пропадет так пропадет. Авось остепенится".
А он и не подумал. В первый же день моего пастушества удрал и как сквозь землю провалился. Два дня нигде не могли найти. На третий пришел, да не один - с товарищем. С маленьким лупоглазым ушастым лосенком.
Вечером, когда мы пригнали стадо домой, я напоила лосенка молоком. К загону посмотреть на нашего гостя со всей деревни сбежались малыши. Подошел председатель.
- Ну вот, Агриппина, а ты расстраивалась. Растет поголовье-то, а не уменьшается.
- Не бай-ко, Иван Кузьмич, - засмеялась мама. - Нашему рыжему лешему, видать, все звери родственники. Хорошо, не медведя привел.
Нюрка не отходила от лосенка. Он ей так понравился, что она готова была увести его домой. И лосенок пошел бы за ней.
Мама не позволила.
- Все одно он будет мой. Ладно, мам?
- Твой, твой.
На следующий день мы выгнали стадо с Нюркой. Мама осталась дома полоть огород.
Утро стояло прозрачное, тихое.
Высокое небо, как стеклышко, чистое. Лишь на западе, у самого горизонта, лениво паслись белые барашки облаков. Над лугами клубился пар. Пахло росной свежестью и спелой травой. Звенели серебряные колокольчики жаворонков.
Далеко-далеко на зеленом поле, будто черный жук, ползал и сердито урчал трактор.
Нюрка, радостная, шла по пыльной дороге. Лосенок доверчиво топал за ней. Нюрка то и дело угощала его хлебным мякишем и вслух мечтала о том, какой он к зиме вырастет большой и как она станет впрягать его в санки и, на удивление всем, кататься по деревне и ездить в рощу за дровами.
- А чем ты, Нюр, кормить его, такого большого, будешь?
- Чем?
Нюрка задумалась и вдруг запрыгала, засмеялась:
- Глупая ты, Кап. Лосей не кормят, они сами кормятся. - Нюрка погладила лосенка по сероватой голове. - Правда, миленький? На ночь ты станешь уходить в лес кормиться, а днем, когда я тебя покличу...
Нюрка снова задумалась.
- А как я его назову? Буланый? Нет. Чалый? Нет. Дымок... Ага... Дымок.
Нюрка обняла лосенка за шею.
- Слышишь, Дымок? Когда я крикну тебе: "Дымок молодой, встань передо мной, как пень перед сосной!" - ты прибежишь ко мне. Прибежишь?
Лосенок прижал уши, забеспокоился. Мотнул головой, прыгнул в сторону, замер. Потянул ноздрями воздух, неумело мыкнул.
- Ты что, миленький, что ты? - протягивая к лосенку руки, успокаивала его Нюрка.
Повернулась к лесу, куда смотрел ее любимец, и с ужасом бросилась ко мне.
На опушке совсем недалеко от нас, блестя на солнце круглыми боками, стояла большая, сильная лосиха.
Лосенок скакнул и, радостный, широко запрыгал к опушке.
Взволнованная лосиха шагнула ему навстречу.
Вот они припали голова к голове, ласково лизнули друг друга и, счастливые, зашагали к лесу.
- Это, Кап, мама его?
- Мама, Нюр, мама.
Из леса доносилось потрескивание сучьев. Дальше, дальше. Тишина.
- Вот и растаял, Нюр, твой Дымок.
Нюрка вздохнула:
- Ему, Кап, лучше будет с мамой.
Подул ветер.
Стадо облаков, что паслось у горизонта, разбрелось по всему небу.
Одно облако, похожее на рогатого седого барана, бодало солнышко.
Телята один за другим тонули в сосновом бору. Запахло разогретой хвоей и смолой.
И Нюрка сразу же забыла о своем лосенке. В лесу у нее оказалось великое множество друзей.
Под корявым можжевеловым кустом она показала мне маленькое гнездышко, в котором широко разевали желтоватые клювы, отчаянно барахтались и пищали беспомощные птенцы.
- Это, Кап, снегирята. Я и снегиря видала.
Нюрка покормила птенцов хлебными крошками и заботливо укрыла гнездышко ветками.
- Идем. Только тихо-тихо.
И Нюрка, высоко поднимая колени, осторожно зашагала к старой увядающей сосне.
- Во-о-он видишь дупло?
- Где?
- Во-о-он у развилки.
- А-а-а... Вижу.
- Там белка живет.
Нюрка приглушенно пощелкала языком.
Подождала, снова пощелкала. Из дупла высунулась усатая мордочка.
- Что, видала? А сейчас я тебе покажу громадный городище-муравьище. Но, чур, не сердить их. Они не любят, когда их сердят. Кусаются.
На опушке небольшой солнечной полянки, вокруг высокого березового пня, вздымалась коричневая папаха муравейника.
- Кап! - испуганно вскрикнула Нюрка и схватила меня за рукав. Осторожнее, у них тут дорога. - Нюрка присела на корточки. - Смотри! Смотри!
В редкой лесной траве, огибая сучья и палки, пролегала утоптанная, еле заметная муравьиная тропа, по которой беспрерывной вереницей туда и сюда, как на шоссейной дороге машины, сновали рыжеватые муравьи.
- Не туда гляди. Вот куда.