Пушкин решил идти домой… Направлялся лениво к спуску в Михайловское. Он почувствовал наступившее какое-то бессилие, мир побледнел… Но вдруг, словно сбросив с плеч тяжесть, он остановился, бросил высоко свою палку, поймал ее и начал вслух читать:
Пушкин был доволен. В приподнятом настроении, насвистывая какую-то мелодию, он быстро зашагал к своему дому. Неожиданно из-за кустов через тропу выскочил крупный заяц. Пушкин даже вздрогнул… «Черти бы тебя взяли», – выругался Пушкин, – суеверно перекрестившись. – И откуда ты только взялся…»
Он уже почти подходил к своему дому, мечтая о холодном квасе, как вдруг увидел всадника, который скакал по дороге от Вороноча к Михайловскому. В нем поэт узнал Алексея Вульфа и помахал ему рукой. Алеша тоже его узнал, пришпорил коня и вскоре оказался рядом с соседом. Он соскочил с коня, а подойдя к дому, передал его конюху. Не мешкая, они укрылись в прохладном доме.
– А я, друже, все прилаживаюсь, как бы дать стрекача… – сказал Пушкин. – Я не могу отказать себе в удовольствии надуть царя и всех агентов его…
– Для этого я и приехал… – сразу принял озабоченный вид Алеша. – Мне пришла по этому поводу прямо гениальная мысль…
– Да не может быть!.. – захохотал Пушкин.
– Факт. Я поеду за границу и возьму с собой кого-нибудь из слуг. От границы я отошлю его обратно домой, а вы с его паспортом переедете…
– Отец!.. Благодетель!.. – закричал Пушкин. – Век не забуду!.. Но постой: а как же потом ты сам вернешься к царю? За такие художества он сожрет тебя со всеми потрохами…
– Ну… – пренебрежительно отмахнулся Алеша. – Устроиться всегда как-нибудь можно…
– Няня, Родионовна!.. – завопил Пушкин. – Волоки немедленно шампанского!.. Впрочем, нет: ко мне заезжал недавно Дельвиг, и шампанское мы выдули все… Ну, хоть наливки, что ли, какой… Или бутылочку Бордо, может быть?
– Нет, нет, лучше всего квасу… – сказал Алеша. – Такая жара… Да, между прочим, к нам скоро приедет моя очаровательная кузина, Анна Петровна…
– Керн? – сразу просиял Пушкин.
– Да. Она в письме спрашивает о вас…
– Давно не видал я ее… – сказал Пушкин задумчиво. – С тех пор, как встретились мы с ней у Олениных в Приютине… Какая женщина!.. Этот девственный вид ее… и в то же время эти страстные глаза… Когда же у вас ждут ее?
– Чрез неделю или две…
Они уселись в полутемной от прикрытых для прохлады ставен гостиной, надулись холодного забористого квасу, а через полчаса на дворе захлопали уже пистолеты: они состязались в стрельбе в цель. Пушкин, как всегда, отличался.
Пронеслась веселая летняя гроза, освежившая пылающую землю и засыпавшая леса и травы россыпями бриллиантов. Дышалось, как в раю… Крестьяне, как только синяя туча свалила и в небе засияла нарядная радуга, снова бросились в поля, – жатва была в полном разгаре, – и, опаленные солнцем, за страду исхудавшие, они снова с головой ушли в тяжелый труд… А все тригорское общество под предводительством Зизи, забрав разномастные корзинки, весело углубилось в душистую прохладу леса по грибы.
Пушкин не отходил от Анны Петровны, которая словно ошеломила его с первого взгляда. Она расцвела, и теперь красота ее была просто мучительна.
Красавица почувствовала впечатление, которое произвела на молодого поэта, о котором говорила уже вся читающая Россия. Между ними сразу началась игра влюбленных, которую сдерживало только присутствие тригорской молодежи. Да и тетушка Прасковья Александровна сразу насторожилась… Взволнованный Пушкин в эти дни был то шумно весел, то грустен и молчалив, то робок, то дерзок до чрезвычайности, то очень любезен, то томительно скучен… И дома, грызя по своей привычке свои и без того уже изгрызенные перья и совершенно не замечая терзаний бедной Ольги, он все писал стихи. Но при первой возможности уносился с утра в Тригорское…
– Смотрите, белый!.. – воскликнула Анна Петровна своим певучим голосом. – И какой молоденький!..
Она была вся в белом, и только у корсажа был приколот маленький букетик гелиотропа.