Стадион взревел от восторга. Никто не ожидал такого поворота в первые две минуты.
Рефери начал счет, я прошел в свой угол ринга. Мною овладело легкое беспокойство. Как-то не думал, что может так быстро все закончиться. При счете «семь» Кид все же встал на ноги и попятился. Я снова пошел в атаку, делая вид, будто бью в полную силу, а сам старался рассчитывать силу удара, дабы не переусердствовать: противник фактически был выведен из строя. Я продолжал работать на публику: время от времени Кид получал туше открытой перчаткой, звук при этом такой, словно от удара наповал.
Наконец Кид немного пришел в себя. Но удары его были вялыми и трусливыми. Им владела лишь одна мысль: уклоняться от моей правой. Отведав ее, он уже не жаждал повторения.
Мы заканчивали раунд, сойдясь в ближнем бою. Кид держался неплохо, учитывая его состояние. Прозвучал гонг, и мы разошлись по своим местам. Уоллер принялся за массаж, я же искал глазами мою милашку.
Она смотрела свирепо, рот ее презрительно кривился. Причина гнева была ясна: удары открытой перчаткой многих могли ввести в заблуждение, но только не ее.
Появился Брант.
— Это что за номера? — Он был бледен, как смерть. — Зачем ты его так ударил?
— А в чем дело? Он боксер или балерина?
— Петелли велел тебе сказать…
Прозвучал гонг, пора было продолжать бой. Мы сблизились и под рев зрителей принялись молотить друг друга куда придется. Кид сломался первым. Он попытался уйти в защиту, закрывая перчатками подбитый глаз. Кид стал понимать, что легкой победы ему не достанется. В порыве ярости он внезапно сделал ловкий финт и провел мощный удар правой. Удар потряс меня. Я попытался повиснуть на противнике, чтобы выиграть время и прийти в себя, но Кид оттолкнул меня и тут же ринулся вперед. Он понимал, что мне сейчас туго, и усилил натиск. Почти все его удары достигали цели. Было жарко, но голова оставалась ясной: я знал, что он откроется. И он открылся. Рванувшись вперед, я ударил противника в челюсть. Кид рухнул как подкошенный.
Рефери еще не успел начать счет, как прозвучал гонг. Секунданты подхватили Кида под мышки и поволокли к табурету.
Медленно вернувшись в свой угол, я устало сел. Пепи уже ждал меня.
— Следующий раунд, сволочь! — прошипел он мне в ухо.
— Пошел вон! — ответил я.
Уоллер, осмелев, вытолкнул его за ринг и принялся протирать мне лицо. На губах его играла улыбка.
— Великолепно! — сказал негр. — Вы им как следует выдали за их денежки!
Я повернулся и посмотрел на женщину в первом ряду. Она улыбалась и махала мне рукой. Но тут прозвучал гонг.
Кид атаковал беспрерывно. У него виднелась ссадина на носу и рана под правым глазом. Я зажал его в угол и ударил в ободранный нос. Кровь брызнула, словно я попал в гнилой томат. Зрители завопили. Шатаясь, противник повис на мне. Пришлось поддерживать его, чтобы не упал. Притворяясь, будто веду бой, я тряс его, пока он не пришел в себя.
— Давай, подонок, принимайся за дело! — прошептал я ему на ухо. — Настало твое время!
Высвободившись, я отступил и полностью раскрылся. Кид собрал остатки сил, и вот апперкот. Я упал на одно колено, но, прежде чем притвориться побежденным и лечь, следовало подготовить публику. А зрители подняли невообразимый шум, который можно было, наверное, услышать и в Майами. Рефери наклонился надо мной, открыл счет. Я взглянул на Кида, лицо его выражало крайнюю степень облегчения, мне стало смешно. Боксер стоял, опершись о канаты ринга, колени его дрожали. Я потряс головой, словно был оглушен, но при счете «шесть» поднялся на ноги. Будучи уверен, что я уже не встану, Кид попятился от страха, чем вызвал общий смех в зале. Секунданты стали кричать, чтобы он продолжил бой и прикончил меня. С жалким видом Кид двинулся на меня. Уклонившись от свинга, я ударил правой в побитую морду. Мне хотелось дать ему понять, что за победу придется дорого заплатить. Рыча от боли и злости, Кид попытался провести удар снизу в челюсть. Я уклонился. Но второй пришелся точно в цель.
Три секунды я по-настоящему был в беспамятстве. Затем открыл глаза. Я лежал на животе, взор мой уперся в лицо женщины в первом ряду, которая вопила от ярости:
— Вставай же! Боксируй! Вставай, слабак!
На ее лице были гнев и презрение. Внезапно я понял, что не намерен подчиняться приказам какого-то Петелли. Рефери продолжал счет:
— Семь, восемь…
Кое-как я поднялся, судья как раз собирался сказать «десять». Кид бросился на меня, но я успел повиснуть на нем. Он яростно старался высвободиться; ему стало ясно, что афера не прошла. А я продолжал висеть на нем, не обращая внимания на попытки рефери развести нас. Чтобы окончательно прийти в себя, мне нужно было всего несколько секунд. Когда же я почувствовал, что могу наконец продолжать поединок, то отпустил Кида и, не давая ему опомниться, нанес удар левой в рану под глазом. Вне себя от ярости. Кид устремился в атаку, но я встретил его своим коронным — правой в челюсть. Он рухнул на спину.