Зато теперь всё встало на свои места и моё попаданчество обрело эталонный реализм. Ну а как ещё, если тело чувствует себя ужасно, а голова не варит от слова совсем.
Всё плохо, туго и медленно. Мелькавшие до этого со скоростью киноленты чужие картинки-воспоминания лениво всплывают одна за другой. Увы, анализировать их сейчас бессмысленно, на такой анализ банально не хватает сил.
Я и до этого знал, что думать можно без мыслей, даже не образами, а некими кусками целостного знания. Сейчас же я думаю какой-то кашей на чужом языке, которую даже толком не понимаю. Скажем так, я знаю о чём думаю, но я не понимаю собственных мыслей. И всё же мышление имеет место быть. Видать существую…
Не лучше головы себя чувствует и тело. Ноющий и зудящий мешок плоти, который скрутили и выжали словно мокрое полотенце. Сил пошевелиться нет. Да их кажется не хватает даже чтобы дышать и тем не менее я дышу, ведь не умер же.
Секунды складываются в минуты, минуты в часы. Последние я сосчитать не в состоянии, так как периодически проваливаюсь в небытие. Сложно сказать на сколько, но вряд ли больше двух — трех десятков минут.
В какой-то момент глаза резануло светом, до слуха донеслись голоса на непонятном языке, точнее понятном, но силы переводить у моих мозгов отсутствуют. Вот фонарь зависает над моей головой, а вот мне открывают рот и что-то в него заливают. Голоса что-то с интересом обсуждают, а после я отключаюсь как свет.
***
<На вас смотрит магический глаз>
Дежавю.
Текущее моё пробуждение очень похоже на первое. То самое, которое первое в этом мире. Вот я прихожу в себя недвижным трупом, перед внутренним взором которого мелькает калейдоскоп воспоминаний. Вот в теле открывается энергетический краник, с которого тело, да и разум, постепенно напитывается энергией.
Но есть одно неприятное «но»! Моё нынешнее состояние на пару порядков хреновее предыдущего. Я словно то намокшее полотенце, которое скрутили и выжали, пусть даже оно и успело слегка подсушиться на солнышке.
Буду краток, я чувствую себя словно после месяца тяжёлого всестороннего труда. Всестороннего? Ну, словно весь день меня заставляли решать математические уравнения, а ночью я разгружал вагоны с углём. И двухчасового перерыва на сон мне не очень-то и хватало чтобы восстановиться и отдохнуть. Помнится дед рассказывал, что нацисты проводили подобные опыты над пленными, хотели определить предел человеческой живучести. М-да, есть мнение, что фашистская сволота по сравнению с моими пленителями те ещё гуманисты.
Возможно, как и при первом пробуждении стоило притворяться спящим. Но я не захотел, точнее не смог. Привстал, уселся в своей нише и заплакал. Последний раз, помнится, плакал я лет в десять, а после как-то с этим делом завязал. Да и сейчас плакал я, кстати, не от обиды и бессилия, хотя от них, как раз, рыдать надо. Нет, просто тело требовало хоть как-то выбросить из себя пережитое. И ведь помогает. Помнится Марина ревела как ненормальная, когда её шубу моль поела. Кто такая эта Марина? Эх, и мне бы её проблемы…
***
Дверь камеры отворилась. Осторожно, словно заходит он не к замученному человеку (в моём случае к эльфу), а в клетку с бешеной собакой, в помещение вошёл закованный в латы стражник.
Я, кстати, подозреваю, что у этих бравых парней в этом проклятом подземелье больше всех совести, так как во время моего недавнего истязания, караулившие процесс парни в латах не выдержали и с позволения мудил в мантиях из помещения удалились.
У… Где мой ледоруб!
За первым стражником осторожно вошёл второй. Он, пройдя где-то до середины моей обители, опустил на пол объёмистую плетёную корзину, после чего мазнул по мне нарочито-безразличным взглядом и поставил свой фонарь в имеющуюся в боковой стене небольшую нишу. Оставив мне освещение, он и его коллега из камеры удалились, только засовом лязгнули на прощание. Тяжёлым таким засовом.
Так что там в корзине? Очень надеюсь голова Бруго с выдавленными ещё при жизни глазами. Ах, мечты, мечты…
Ноги уже понемногу ходили, а реветь о своей тяжёлой судьбе мне как-то неприлично быстро надоело, отчего я решил содержимое корзины изучить. Хотя нет, изучу ка я для начала себя-любимого.
Тут один болтливый индивид заявлял, что на меня, знаете ли, много всего потратили и ещё не меньше потратят. То, что трындеть он мастер, я уже убедился, отчего факт того, что мне не потрудились выдать хоть какую-нибудь обувь, воспринял предельно спокойно. Благо хоть штаны и подобие рубахи из плотной ткани на меня всё-таки одели. И данная одежда точно свежая, ведь не надо быть дедуктивным гением чтобы понять: прошлая наверняка забрызгана всякими физиологическими жидкостями.