- Я, - прозвучал такой же короткий ответ.
- Слабо ударил. Он еще живой. Давай я его зарежу, - предложил гвиллион.
- Я тебе зарежу, - пригрозил леший. - Так зарежу, что ты горы свои забудешь. Пока ты в моем Лесу, никаких "зарежу" - понял!?
- Понял, - покладисто согласился гвиллион. - Как скажешь.
- Вот и хорошо. А ты чего разлегся?! Отдохнул и хватит, вставай, - леший поднял с пола клудде и встряхнул его.
Тот открыл глаза, посмотрел на гвиллиона, затем на лешего и тяжело вздохнул.
- Где зерна из берлоги? - спросил леший.
- Я хотел как лучше, - законючил клудде и все его бородавки затряслись. - Это же я узнал, где они зерна спрятали. Мне доля причитается. Вы их все равно брать не хотели. Зачем их лешим оставлять.
- Жадный дурак! - обругал клудде Пелле. - Причитается ему. По шее тебе причитается за то, что самовольничаешь.
- Я говорю, что он крыса вонючая, - не успокаивался горец. - Давай я его все-таки зарежу. Один раз зарежу, другой раз не будет брать, что не надо. - Он двинулся к нарам, где лежал нож.
- Погоди, - остановил его леший. - Отдай зерна! - потребовал он у клудде.
Тот пошарил рукой в своих просторных одеждах, вынул небольшой белый мешочек и послушно отдал его лешему. Леший открыл мешочек, пересчитал зерна.
- Двенадцать, все здесь. Еще раз нарушишь порядок, велю гвиллиону, сразу зарежет тебя, - пригрозил он.
- Нет, я подумал, что не надо резать эту крысу, - отказался тот. - Зачем такой хороший нож всякой дрянью пачкать. Просто голову оторву и выброшу пиявкам в мелкое болото.
- И ты тоже хорош! Я что говорил? От землянки не отходить! А вы по лесу шатаетесь, в драку лезете, - леший полюбовался распухшим ухом горца. - Схлопотал! - оценил он силу удара. - Как следует схлопотал. Чего тебя в драку понесло? Скучно стало?
- Я не хотел в драку, - возмутился гвиллион. - Я вышел свежим воздухом дышать. Я не могу долго в землянке сидеть, я привык по горам ходить, мне свежий воздух нужен. Смотрю, на поляне песни поют. Я пошел послушать. Люблю слушать песни. За кустами спрятался, тихо стоял, никому не мешал. Кто-то подбежал и прямо мне в ухо ударил.
Гвиллион осторожно дотронулся до правого уха, которое распухло и пылало огнем.
- Его надо было сразу зарезать, так я ножик в землянке оставил, - пожаловался гвиллион и возмущенно развел руками. - Я посмотрел кругом, увидел большую палку, поднял и ударил его по спине. А он совсем нечестный оказался. Когда тебя палкой ударят, ты что должен сделать? Ты должен тоже взять палку и честно драться, как мужчина с мужчиной. Я стою, жду, пока он палку возьмет. Он палку искать не стал. Просто размахнулся и сразу кулаком меня в лицо ударил. Четыре зуба выбил, - гвиллион ощерился, и стало видно, что зубов у него во рту не хватает. Надо было его сразу зарезать, так нож забыл, - сокрушенно покачал головой горец. - Тут я вспомнил, что ты не велел далеко от землянки отходить. Я сразу повернулся и пошел сюда. Но я все равно его найду и зарежу. Мы, горцы, народ гордый, кто нас обидит, непременно резать будем.
- Ты знаешь, с кем связался? - спросил леший.
- Пока не знаю. Когда резать буду - спрошу кто он такой. Сначала спрошу, потом зарежу.
- Ты на водяного нарвался. Забудь про свой ножик. У него сила, как у дикого медведя. Это хорошо, что он тебе всего четыре зуба выбил. Значит, легонько ударил без злобы, вполсилы. Ты к нему не лезь. Он если рассердится, на щепу тебя пустит.
- Мы, горцы, никого не боимся, - возразил гвиллион. - Я его все равно зарежу, - но уверенности в его голосе значительно поубавилось.
- Как хочешь, - пожал плечами леший. - Мое дело предупредить. Если тебе так хочется, попробуй. Я когда в ваших местах буду, расскажу, где тебя похоронили, и вещички твои родственникам передам.
Гвиллион задумался, даже спасибо лешему не сказал. Он сам собирался вернуться в горы.
- Слушайте меня еще раз, - обратился на этот раз леший ко всему отряду. - Дело мы свое сделали, осталось только уйти из Леса. Пока - сидите тихо. От землянки больше чем на десять шагов не отходить. Тебя, гвиллион, назначаю старшим. Всем слушаться его беспрекословно, - приказал он остальным членам отряда. - А за любой непорядок спрошу с тебя, сокращу твою долю.
Леший, осторожно ступая, чтобы не оставить следов, отошел в сторону от землянки, нырнул в густой дремучий ельник и проскользнув сквозь него вышел на едва заметную тропу, протоптанную когда-то пущевиками.
Теперь они никуда не денутся, - рассуждал он. - Гвиллион и сам из землянки не выйдет, и других не выпустит. Ничего, ждать осталось недолго.
Леший пощупал карман куртки. Мешочек приятно топырился твердыми зернами. Маленький мешочек, но стоит дорого. А ведь кроме мешочка в кармане ничего нет, - вдруг сообразил он. - Как это нет? Там же нож должен лежать и манок для уток и большая дикая груша, которую он сорвал, когда шел к землянке и теперь собирался съесть.
Леший сунул руки в карманы. Так и есть, пусто. Окромя зерен - ничего. Только какая-то закорючка... Леший вынул ее из кармана. Это была металлическая скрепка из той коробочки, которую серваны украли у Ставра.
- Ну, серваны! - сказал леший, как выругался. - Опять карманы очистили.
Глава двадцать первая.
Еропка и Колотей сидели на бревне возле землянки и ждали Ставра. Колотей сосредоточенно чертил длинным черным посохом на земле какие-то причудливые, одному ему понятные загогулины. Еропке казалось, что Колотей только держит посох, а тот сам накручивает чудные узоры. Колотеев посох вполне такое мог. Был он явно связан с каким-то волшебством или даже с колдовством. И в Лесу его все опасались. Посох был черными, блестящим и хотя служил он Колотею много лет, ни одной царапины или ссадины на нем не было. И неизвестно из какого дерева его сделали. А, вполне возможно, это было вовсе и не дерево, а что-то другое, никому непонятное. Еропка как-то раз, когда Колотей оставил посох возле дуба, а сам отошел куда-то, хотел взять его в руки, так не поднял, не смог оторвать от земли, таким он оказался тяжелым. Хотя, скорей всего не в тяжести было дело. Просто посох не дался Еропке и никому не давался, кроме хозяина. А старый леший им помахивал легко, как тростинкой, будто посох ничего не весил.
Еропка понимал, что Колотей и посох стараются определить, кто украл зерна, и вначале внимательно следил за чудными узорами, пытаясь в них разобраться, но вскоре убедился, что хоть сутки смотреть будет, все равно ничего не поймет. А самому заняться было нечем. Еропка маялся от скуки. Ему хотелось поговорить, но мешать Колотею он опасался. Да к тому, когда дед свои загогулины рисует, его не очень-то и оторвешь от этого занятия. Колотей рисовал, пришептывал что-то непонятное и вроде даже не замечал, что Еропка сидит рядом. Если бы Еропка сейчас вскочил на бревно и сплясал с гиканьем, притопом, прихлопом и в три присвиста, Колотей бы, наверно, его и тогда не заметил.
Еропка ерзал-ерзал по отполированному за многие годы задами леших бревну, пытаясь сообразить, чем бы заняться, но сообразить ничего путевого не мог. И тут он увидел Фроську. Сорока устроилась на толстой ветке, как раз над лешими и тоже, видно, ждала Ставра.
- А, Ефросинья! - обрадовался Еропка. - Тебя то, Фросенька, я и хотел увидеть. Слетай-ка сюда, любезная, дело к тебе есть, поговорить надо.
Поговорить Фроська всегда была готова. Поэтому мигом перебралась с дерева на бревно, встала возле Еропки и застыла, уставившись на лешего черными бусинками глаз.
- Ты, Ефросинья, есть птица совершенно разумная, - начал Еропка, еще толком не зная, о чем поведет разговор, - потому как у тебя наличествует полный интеллект. И пользуешься ты в Лесу на вполне законных основаниях, глубоким авторитетом...
И тут Еропка сообразил, что надо сделать: надо натравить настырную птицу на Могуту. Пусть она полетает за молчаливым лешим и подразнит его. Что-нибудь непонятное для лешего выкрикивает. Могута непонятное не любит, станет сердиться, а лешие повеселятся.