Лиза вошла и... осталась.
Обратно в Москву они вернулись уже вместе. Кити, конечно, был дан от ворот поворот (он нашел всего лишь несколько минут, чтобы объясниться с ней), и она ушла из жизни Савелия Николаевича Родионова молча и с гордо поднятой головой. Екатерина не привыкла, чтобы ее оставляли из-за другой женщины, потому что прежде такого не случалось. Однако глаза ее были сухи...
– Я слышала, ты обвенчался и сделался женатым человеком, – произнесла с улыбкой Кити. – Поздравляю. – Прозвучало вполне искренне.
– Благодарю, – ответил Родионов, совершенно не зная, что делать дальше: продолжать разговор с Вронской как со старой знакомой, либо, сославшись на занятость, откланяться и уйти, как это происходит с малознакомыми людьми. Конечно, воспитание, полученное Савелием на Сухаревке, могло позволить ему просто махнуть Кити рукой на прощание и спокойно удалиться, но кровь... Кровь у Савелия Николаевича Родионова была дворянской, а посему он вежливо улыбнулся и галантно поцеловал Кити ручку. Ведь любовница – это в какой-то степени родня. Хотя и бывшая...
– Ты прекрасно выглядишь, – в ответ улыбнулся Савелий и добавил. – Впрочем, как всегда.
– А ты, как всегда, обольстителен, – не сводя с Родионова заинтересованного взгляда, сказала Вронская. – Ум-м, – она изобразила ласковое рычание. – Так и съела бы тебя.
– Меня есть не надо, – как можно спокойнее принимая ее взгляд, ответил Савелий Николаевич. – Давай я лучше угощу тебя кофеем с эклером. Хочешь?
– Хочу, – просто ответила Кити и взяла Савелия под руку. – Так куда мы пойдем?
– В кондитерскую. Не возражаешь?
– Ну что ты, там так мило!
В кондитерской публики почти не было. Они вошли и сели за столик на двоих.
– Чего изволите? – спросил прилизанный официант в белых узких брючках и белом же куцем пиджачке, похожем на фрак без фалд.
Словечко «официант», произносившееся как «официянт», было новым, а вот повадки у этой категории прислуживающих остались старыми и мало чем отличающимися от манер половых в обычных трактирах. То есть наличествовала приторно-сахарная улыбка, готовность немедленно броситься исполнять заказ посетителя, неизменный пробор посередине головы с набриолининными волосами, крахмальное полотенце, переброшенное через руку, и выжидающий чаевые взгляд. А у импозантного мужчины, что пришел вместе с дамой, на которую официант даже не решался взглянуть – так она была хороша, – денежки, похоже, водились приличные.
– Что ты будешь? – обратился к Кити Савелий.
– Ты же знаешь, – ответила Вронская и положила свою ладонь на ладонь Родионова. – Если не забыл, конечно.
– Значит, так, – Савелий мягко высвободил свою руку. – Принесите для дамы кофею «Мокко» со сливками, и побольше, два бланманже «Корзиночка» и шоколадный эклер.
– Ты ничего не забыл? – тихо спросила Кити и выжидающе прищурилась.
– Ах да, – Родионов мило улыбнулся, – еще, будьте добры, рюмочку «Шато ла-Шапель» шестьдесят седьмого года.
– Две рюмочки, – поправила Савелия Николаевича Вронская.
– Две, – кивнул официанту Родионов. – Мне принесите чай зеленый номер шесть, бисквит «Земляничный» и бокальчик лафиту. Да, не забудьте жареных каштанов (на что Кити кивнула головой и благодарно улыбнулась) и фруктов.
– Это все? – спросил официант.
– Это все, – ответил Савелий.
– Сей секунд.
В момент заказ был исполнен. Некоторое время сидели молча. Савелий попивал зеленый чай, а Кити, пригубив «Шато», увлеклась бланманже.
Слеза, которая выкатилась из глаз Кити после второй рюмочки «Шато ла-Шапель», была полной неожиданностью для Савелия Николаевича. Чтобы гордая и непоколебимая Екатерина Вронская вдруг ни с того ни с сего по-женски, нет, по-бабьи всплакнула? Невероятно...
– Что с тобой?
– Ах, – отмахнулась она, – не обращай внимания.
– Со мной сидит дама и плачет – как я могу не обращать внимания? – поднял брови Родионов. – Тем более такая красивая.
– А ты, Савушка, все равно не обращай внимания, – пытаясь скрыть мелькающие в ее глазах боль и страх, произнесла Кити. – В конце концов, кто я тебе?
– И все же? – продолжал допытываться Савелий.
Вронская подняла на Родионова заплаканные глаза, и Савелий заметил в них тщательно скрываемые искорки боли и страха.
– Говори, – почти приказал он. – Ты же знаешь, что ты мне не чужая.
– Хорошо.
Молодая женщина достала кружевной платочек и промокнула глаза. Когда она отняла платок от лица, Савелий Николаевич увидел прежнюю Кити: своевольную, неуправляемую и независимую. Именно такую, в которую он когда-то был влюблен.