Вот-вот расплачусь! Не дождется, солдафонище.
Бросаюсь бежать вниз по лестнице, небольшой рюкзак хлопает по спине.
На пороге сталкиваюсь с отцом, который вышел проститься, но я не нахожу в себе сил обнять его напоследок.
Он хотел, чтобы я была несчастной? Так я и буду несчастной! И ко всему прочему я просто не желаю его видеть.
Даже не слушаю, что он говорит мне вслед, а ведь он говорит мне что-то растерянно.
— Ками! Ками… Доча!
Папа зовет так по-родному.
Мое сердце лопается в груди, разбивается, как хрустальный бокал, на миллиарды осколков.
Не могу слышать, как он меня зовет!
Зажав уши ладонями, я выбегаю за пределы дома и хопаю калиткой.
Просто жду у ворот, под накрапывающим дождем, как собака сиротливая, пока Лорсанов выгонит свою машину.
Он не торопится появляться.
О чем-то еще говорит с отцом.
Обсуждает нюансы? Как долго я буду у него в плену?
Скоро ли мне придется выйти за него замуж по-настоящему?
Еще и в постель с ним…
Бррр…
Нет, должен быть выход какой-нибудь!
На худой конец, болячку нехорошую себе придумаю. Подкуплю врачей, нарисуют мне в справке болезнь неприглядную. Такую, чтобы этому Лорсанову было противно ко мне прикасаться!
Герпес, например. Или нет, надо придумать что-то, похуже герпеса! Чтобы наверняка его от себя отвратить! Чтобы даже не думал на меня смотреть так похотливо и говорить на откровенные темы…
Наконец, ворота распахиваются, выпуская автомобиль Лорсанова.
Рядом со мной тормозит белый седан, стекло опускается.
За рулем — он. На лице — солнцезащитные очки.
Лорсанову очень идет, думаю неожиданно засмотревшись на скулы и волевой профиль.
— Садись на заднее.
Разумеется, он мне даже дверь не откроет. Сидит за рулем. Как король! Манеры отсутствуют. Это я уже поняла, но сейчас еще и закрепила.
Назло Лорсанову я дергаю ручку передней двери.
Закрыто.
— На заднее, — добавляет с прохладным приказом.
Я бы могла и заупрямиться! Просто так буду стоять и ждать, пока он позволит мне сидеть на переднем сиденье. На заднем меня всегда укачивает!
Но дождик усиливается, а Лорсанов — просто как камень. Сидит и ждет, пока я сяду, куда он сказал.
Я жду. Он — тоже.
Первой не выдерживаю я. Потому что дождь уже противными каплями скатывается за шиворот и щекочет шею, вызывая мурашки.
Приходится слушаться мужчину и сделать, как он велел.
Я залезаю на заднее сиденье, хлопая дверью как можно громче, так чтобы в ушах бахнуло и стекла зазвенели.
— Какая сердитая! — фыркает Лорсанов и так резко стартует, что меня швыряет ничком на сиденье.
Отомстил за хлопок дверью! Мгновенно…
Еще и мчит очень быстро, лавируя настолько опасно, что мне смотреть страшно!
Может быть, он просто так немного лихачит?
Однако через минут пятнадцать я поняла, что ошиблась.
Лорсанов не лихачит. Лорсанов так водит.
От его стиля вождения в дождливую погоду мне настолько страшно, что я пристегнулась на заднем сиденье и вцепилась в ручку.
Желудок ухает то вверх, то вниз, голова кружится от чрезмерно быстрой езды и множества опасных моментов.
— Ты расстроила отца, — внезапно говорит Лорсанов. — Зря ты с ним не простилась.
Визг.
Все кружит.
Мы влетаем в поворот, буквально в сантиметре от бетонного ограждения.
— Ничего страшного, у него осталась другая дочь, пусть она радует Зумрата Хадиевича, — специально называю отца по имени-отчеству, будто он — чужой для меня человек. — Он избавился от меня, как от ненужной вещи. Значит, я его тоже радовать не обязана.
— Не проститься с родными — это плохо. Никогда не знаешь, сколько им осталось, — говорит с неожиданной горечью.
— Как-нибудь переживу.
Зубы постукивают.
Новый вираж.
Меня вжимает в правую сторону, к двери.
— Это все не во вред, глупая, а ради твоего же блага.
— Охотно верю. Машииинааа! — визжу.
Я накрываю голову руками, закрыв глаза, потому что вылетев на встречную полосу, Лорсанов, кажется, не увидел, что там была не свободная дорога.
Еще дождь.
Раскосые полосы влаги.
Мрачное, низкое небо.
Тучи, кажется, придавливают еще больше, когда машину заносит в попытке избежать столкновения.
Жизнь не проносится перед моими глазами.
Перед моими глазами виднеется только затылок Лорсанова, а в память впечатываются его крупные руки с вздувшимися венами, пытающиеся удержать руль.
Если последним, что я запомню из своей жизни, станет мужчина, которого я всей душой боюсь и ненавижу, это можно считать самым большим провалом, а меня — просто неудачницей.