От неожиданности он даже не успел удивиться странности приказа, якобы отданного Крастоновым следователю прокуратуры.
— Тут такая история… — нерешительно произнес Мирчук. — Я — его должник. И обязан был выполнить любое его поручение…
— Какой должник? Мирчук, вы в своем уме? вы, что, в карты ему проиграли? — Барсентьева все больше удивлял смысл сказанного следователем.
— Нет. Я вам все сейчас расскажу. Дайте мне, пожалуйста, еще воды.
Барсентьев снова наливает ему минералки.
— История давняя… — следователь допил воду и вновь вытер со лба пот. — Когда у нас шла борьба с проституцией, меня застукали у проститутки… случайно попал… пьяный был.
— Кто застукал? — Барсентьев стал понимать, что Мирчук говорил правду.
— Милиция облаву проводила, ну и задержали. Сфотографировали. А у меня семья. Дети маленькие. Двое… Протокол составили. Доставили к Крастонову. А тот смилостивился, отпустил. Если бы сообщили Севидову, он бы меня за день уволил. Он очень принципиальный. Выгнали бы с работы… Куда я пошел бы? И кто бы меня взял на работу? Юристов в городе хватает…
— И, что? Крастонов, воспользовавшись ситуацией, завербовал вас? Сделал своим агентом?
— Ну, не совсем завербовал… Никакой письменной подписки я ему не давал. Просто он сказал: «если понадобится, поможешь». Вот и понадобилось… Это в первый раз…
— Подождите, подождите, — наконец, помимо формы, до Барсентьева дошла и суть приказа начальника криминальной милиции, — он сам попросил вас уничтожить документы?
— Ну, да.
— И чем объяснил свою просьбу?
— Крастонов сказал, что инспектора убили бандиты, ехавшие на «стрелку» с Тишей. Он пытался их остановить, но был убит. Отрубили руку, чтобы навести следствие на ложный след. Бандиты ждали Тишу и его братву на стрелку в карьере. Но туда приехал Легин со своим отделом для сдачи нормативов по стрельбе из автомата…
— Вам рассказывал это Крастонов? — недоверчиво переспросил Барсентьев, — когда это было?
— Сразу после того, как ему доложили об осмотре в сторожке. В тот же день.
— Что он вам еще сказал? — Барсентьев находился в полном недоумении. Он просто не знал, что и подумать.
— Бандиты, увидев вооруженных автоматами милиционеров, подумали, что Тиша их сдал, и те приехали их задерживать. Выхватили оружие. В завязавшейся перестрелке все братки были убиты — пистолеты против автоматов не пляшут…
— Но вы-то хорошо знаете, что перестрелки не было, — перебил собеседника Крастонов, — вы же сами составляли первичный протокол осмотра места происшествия.
— Я тогда еще не видел заключений экспертов. Они поступили, когда дело к своему производству уже принял Логинов.
— Однако потом вы узнали истинное положение дел?
— Узнал. Но я передал вам слова, сказанные мне Крастоновым.
— Так вы бы объяснили ему ситуацию.
— Я думаю, он и так все знал. Крастонов очень умный, его не обманешь, не проведешь.
— Ладно, давайте дальше.
— Легин, якобы сгоряча, добил троих раненых бандитов из пистолета, взятого им у старшего бригады заезжих боевиков…
«Сгоряча… Троих… выстрелами в затылок… — изумился Барсентьев, — кто же поверит этой сказке? Сгоряча можно ухлопать любовника жены, если застукал его на ней. Попавшейся под руку табуреткой… Ну и ну…»
— …Из того самого пистолета, из которого главарь банды убил нашего гибедедешника, — продолжал Мирчук.
«Вот, как они хотят все повернуть, — Барсентьев поразился изобретательности Крастонова. — На тот случай, если содеянного уже не скроешь… А как его скроешь, если выясняется, что перед этим Легиным получены автоматы для завтрашней поездки на стрельбище, а на следующий день неизвестные убивают из автоматического оружия кучу братков. На кого подумать? Не на инопланетян же. Достаточно сдать автоматы и найденные в телах боевиков пули на экспертизу, и все станет на свои места. Но молодец Крастонов — не хочет сдавать своих. И версия для следствия готова — сгоряча, в отместку, из того же пистолета. Максимум — убийство в состоянии аффекта. А то и под необходимую оборону подведут…»
— …А, это уже, мол, на грани преступления, — голос Мирчука прервал размышления Барсентьева, — хоть и бандитов порешили, а все равно начнется прокурорское разбирательство. Поэтому факт столкновения решено было скрыть. Легина, действительно все любят… Хороший мужик. Дельный… И справедливый, в общем-то. По слухам никогда никого зря не обидел…
«Мужик и в самом деле нормальный, вроде. И опер классный, такие уже редкость, — мысленно согласился Барсентьев, — но встрял, похоже, крепко. Малым не отделается».
— А когда исчез Логинов, — продолжал Мирчук, — Крастонов сказал, что, раз следователь все равно пропал, то все материалы, касающиеся этого случая, необходимо уничтожить. Мол, сам будешь продолжать вести это дело. Кто же знал, что Москва другого следователя пришлет, то есть вас, — Мирчук заискивающе глянул в глаза Барсентьеву, — я же тоже хотел, как лучше…
Но Барсентьев этого тона не принял.
— Где Логинов, — резко спросил он.
— Я не знаю, ей-богу. Клянусь вам, я здесь не причем, — следователь вновь стал похож на мятую тряпку, консонантно своему изжеванному пиджаку. — Я только уничтожил документы.
— Вот вам бланк протокола допроса свидетеля, — Барсентьев убрал со стола прежний бланк и достал другой. — Собственноручно напишите все, что вы мне сейчас сказали. Может, еще что припомните. Все пишите. Это сейчас в Ваших интересах. Я надеюсь, вы это хорошо понимаете? А все реквизиты я заполню потом.
Следователь согласно кивнул головой и принялся быстро писать.
Барсентьев из практики знал, что наибольшее доверие вызывают у любого работника правоохранительных органов собственноручно написанные показания. Причем на всех этапах правосудия и, особенно, при рассмотрении дела в суде, в ходе судебного заседания. Там уже не скажешь: «Я этого не говорил. Следователь, мол, написал, что ему нужно, а я, не читая, подписал». Когда написал сам, да не три общих слова «виновным себя признаю», а длиннющую исповедь — вся вера ей будет.
И Барсентьев выключил диктофон. Затем он встал, закурил и стал вышагивать по комнате.
Мирчук продолжал быстро писать, время от времени отирая пот со лба и висков.
Картина между тем складывалась неправдоподобная. Люди, уничтожившие в городе организованную преступность, сами незаметно превратились в преступников. Крастонов, попросивший Мирчука уничтожить материалы следствия, тем самым совершил должностное преступление. И не одно. Он стал соучастником должностного подлога. Злоупотребил своими служебными полномочиями. И пытался укрыть совершенные преступления. А Легин?
«Незаметно превратились в преступников, — повторил Барсентьев про себя свои мысли. — Только незаметно ли? Во имя своей цели, судя по полученной им за время пребывания в Белокаменске информации, они постоянно попирали закон. Допустим, цель благородна. Но возможны ли для достижения этой цели любые методы, нарушающие закон и права других людей. Или в обход закона? Лес рубят — щепки летят?»
Он не отвечал себе на эти, мысленно задаваемые, вопросы. Ответ он знал давно, и не собирался ни при каких обстоятельствах менять свою точку зрения.
«Следует узнать, что там случилось в Прикамске между начальником областного управления внутренних дел и его заместителем Крастоновым, — подумал Барсентьев, — соскочить с должности первого заместителя начальника УВД области до заместителя начальника милиции города — это серьезное понижение в должности. Это явно наказание. Но за что?»
Барсентьев вышел в другую комнату, позвонил по мобильному телефону прокурору области, представился ему, и после общих фраз поинтересовался причиной перевода Крастонова в Белокаменск.
— Точно не знаю, — ответил голос в телефонной трубке, — хотите верьте — хотите нет. Прокуратура этим вопросом не занималась. По слухам, у них случился конфликт из-за женщины, которая работала секретарем в приемной генерала и после этого уволилась. При этом якобы Крастонов публично оскорбил своего начальника и даже вызывал на дуэль, что, конечно, маловероятно… Я хорошо знаю их обоих, нормальные люди… Конфликтом занималась комиссия из Москвы, но, вроде, ничего крамольного не нашла. Крастонов сам писал рапорт о своем переводе, это точно.