Сев за письменный стол красного дерева, он принялся разбирать почту, стопкой лежавшую возле компьютера. Счета, отчёты, приглашения – сейчас всё это было ему абсолютно безразлично и не вызывало никакого интереса. Он надеялся увидеть письмо, которого ждал уже несколько недель, но его опять не было. Что же могло случиться? Почему до сих пор нет ни писем, ни звонков, электронная почта тоже пуста, времени остаётся всё меньше, а ему надо успеть довести начатое до конца, только бы дожить, только бы хватило сил его старому больному сердцу.
* * *
Проснувшись утром в хорошем настроении, которое не могло испортить даже предстоявшее выяснение отношений, я отправила мужа на работу, бабулю с Котёнком во двор покачаться на качелях, а сама принялась выбирать себе наряд из тех вещей, в которые ещё могла поместиться, в результате чего оказалась одетой в бежевое платье из льна и хлопка. Добавив к нему белые босоножки и сумку на тон светлее платья, отделанную розовым атласом, я поспешила в школу.
На сегодняшний день было назначено три консультации и, проведя их, мне пришлось заняться журналами, отчётами, процентами успеваемости и прочей бумажной волокитой, от которой мне хотелось избавиться побыстрей, но стук в дверь отвлек от работы, а возникший на пороге класса француз заставил отодвинуть бумаги в сторону.
Лярош, попросив разрешения, вошёл в кабинет и, украсив лицо улыбкой на тридцать два зуба, принялся сыпать комплиментами прямо с порога, но я, жестом остановив поток цветистой речи, с ходу взяла быка за рога.
– Рене, мне необходимо поговорить с Вами.
– Конечно, мадемуазель, с удовольствием выслушаю Вас, – и снова в мою сторону отправлена ослепительная улыбка.
– Во-первых, мсье – мадам; кстати, Вам это прекрасно известно. Во-вторых, Вы должны понять, что Ваши знаки внимания ставят меня в очень неловкое положение перед коллегами. Спешу Вам напомнить, что здесь не Франция, в нашей стране отношение к браку и семье до сих пор немного патриархально, и Ваш интерес может весьма серьёзно осложнить семейные отношения и повредить моей репутации.
Француз пристально взглянул на меня:
- Скажите, мадам, Вы счастливы?
- Счастлива, насколько это возможно, Рене, ведь у меня есть главное – семья.
–Не согласен с Вами. Мне кажется, мадам, что Вы надели на себя маску, это не Ваше лицо, не Ваш взгляд, не Ваша жизнь и она Вам нисколько не интересна, но ведь жизнь можно изменить, сделав её ярче, интереснее, даже необычней.
– У нас, мсье, когда кажется, креститься советуют. Давайте прекратим этот пустой разговор, и при встрече прошу Вас не говорить ничего, кроме «здравствуйте», не подходить ко мне на работе и уж тем более не появляться возле моего дома, как это было два дня назад.
На какое-то мгновенье на его лице появилось выражение удивления, но он быстро справился с эмоциями. После минутной паузы Лярош спросил:
- Неужели Вам не хотелось бы жить во Франции? Я люблю Вас и прошу – выходите за меня замуж и мы уедем отсюда. В Провансе Вы будете намного счастливей, не могу сказать, что я очень богат, но сумею обеспечить Вам благополучие во всём, поверьте мне!
- Боюсь показаться Вам банальной, но повторю, Рене, оставьте меня в покое, никаких перемен в моей жизни не будет и во Францию я не поеду.
На этот раз в его глазах сверкнула нескрываемая злоба, и, коротко кивнув, француз вышел за дверь. Теперь можно было вздохнуть свободно, но меня не покидало чувство безотчетной тревоги, почему-то казалось, что это далеко не последняя встреча с Лярошем и он ещё испортит мне немало крови.
Чтобы окончательно упокоиться, пришлось достать из сумки пузырёк с валерьянкой – средство, к которому я прибегаю в исключительных случаях. Накапав пахучей жидкости в стакан с водой, я уже собиралась было выпить её, но чуть не выронила из рук – на пороге снова стоял проклятый француз. Торопливо пробормотав:
– Пардон, я забыл свои бумаги, – он схватил со стула какую-то папку и ретировался, плотно закрыв за собой дверь.
Сосредоточиться на работе мне так и не удалось, нужно было успокоиться, прийти в себя, а поскольку лучшего успокоительного средства, чем прогулка, трудно себе представить – значит, пора отправляться домой пешком, документы сдам завтра, благо время для их подготовки ещё есть – все же остальные дела на сегодня закончены.
Возле дома меня встретили вышедшие навстречу бабуля с Котёнком и важно вышагивающая за ними по пятам Тереза. Увидев маму, дочка подбежала, протягивая ручонки и повторяя «озни, озни», именно так она просит, чтобы её взяли на руки. Подхватив ребёнка и прижав её к себе, я осознала, насколько правильно поступила, послав француза ко всем чертям, ведь как ни крути – семья для меня самое дорогое и хорошо, что мне удается её сохранять.
В дневной круговерти утренний разговор почти забылся, но время от времени вспоминались глаза Ляроша, налитые такой ненавистью после нашего выяснения отношений, что мне становилось не по себе. Честно говоря, на его чувства, будь то любовь или ненависть, мне было наплевать, мучил другой вопрос – зачем ему это надо? И ответа на него пока не находилось.