— Какая ты трудная, как трудно с тобой работать… Ну подпиши, — уже чуть не плакал он.
Зазвонил сотовый телефон. Следователь вытянулся по стойке «смирно», докладывая. Отвечал: «Нет… Нет… Нет». Я поняла, что это начальство интересуется, предъявлено ли мне обвинение. Получалось, что нет. За это его по головке не погладят.
Следователь позвал охранника и приказал вывести меня из следственной комнаты. Меня привели в какой-то тухлый небольшой бокс, где я пробыла несколько минут. Не успела даже осмотреться, как дверь отворилась, но на пороге никого не было. «Раз дверь открылась, значит, надо выходить. Это логично», — подумала я и вышла в коридор. Вдруг из-за двери меня чем-то сильно ударили по голове, и я упала.
***
Очнулась я в приемном отделении больницы, где много лет проработала врачом. Первое, что я услышала, придя в себя, — это голос моего сына, пытавшегося прорваться ко мне, хотя его не пускали. Значит, я долго была без сознания. «Скорая» домчала меня до больницы, и приехал сын. «Прошло около часа, не меньше», — прикинула я. Голова болела, затылок ломило: чувствовалось, что там кровоточит рана и образовался сильный отек. Я лежала на кушетке и была прикована к ней наручниками. «Чтобы не сбежала», — подумала я. Руки — к двум ножкам кушетки с одной стороны, ноги — к двум другим. А что, в таком состоянии разве можно убежать?
Мои коллеги собрались на консилиум. Если меня сейчас кладут на два часа в реанимацию, то потом должны выпустить или продолжать лечить, но арест обязаны снять. А если не в реанимацию, то… Я видела страх в глазах моих коллег. Ждали травматолога. Обычно здесь консультирует мой бывший муж, но он прислал своего коллегу. Он бы мог шепнуть, чтобы меня положили в реанимацию и не тревожили, но не сделал этого. Меня положили в обычную палату, поставили капельницу, и я улетела…
Где я была несколько дней, не знаю. Улетела, и все. Летала, не приземляясь на землю. Как только я начинала что-то соображать, меня кололи и я опять улетала. Рана на голове уже не болела, и до меня начало доходить, что мое состояние связано не с травмой головы, а с вводимыми мне психотропными препаратами. Я лежала, все так же прикованная к постели наручниками. Руки и ноги, четыре цепи, по три штуки на каждой руке и ноге — всего двенадцать. Видно было, что в наручниках дефицита нет, у ментов их — как у домохозяйки прищепок. Полно! А сколько весят наручники, одна штука? А сколько весят двенадцать штук?.. Я уже не могла поднять ни рук, ни ног, все тело посинело. Каторга. Кандалы. Я вспомнила блатную песенку, которую мне пел Леха: «Твои быки мне лихо ласты завернули, браслеты сжали белы рученьки мои». Я засыпала и просыпалась под звон кандалов.
Меня лечила коллега, с которой я проработала двадцать лет. Я стала отказываться от уколов, за что получила от нее пощечину. «Я сама знаю, как и чем лечить, ты мне не указывай, зечка!» Вот так коллеги! А главный врач дал справку следователю, по которой мне разрешалось предъявлять обвинение, пока я оставалась без сознания. Кто они, мои коллеги? Не буду их судить. На блатном языке ударить по голове — «дать наркоз» или «притемнить». А состояние после удара по голове — «офонарение». Менты мне дали наркоз, притемнили, и я офонарела. А какой диагноз поставил мне мой муж-травматолог?..
***
Дети сначала не хотели ничего говорить Вячеславу, но потом решили рассказать всю правду. Он нанял в Москве адвоката и срочно прилетел ко мне. Адвокат стал копаться в деле, писать жалобы. Нашел массу грубых нарушений закона, конституционных прав, в частности, права на защиту. А потому неудивительно, что Вячеслава арестовали 22 мая, через девятнадцать дней после меня. Ему вменили незаконное приобретение квартиры в Москве. Следователь утверждал, что адвоката можно устранить только одним способом — перестать ему платить. Устранить того, кто платит, — простое решение этой непростой проблемы. До этого суд уже дважды выносил решение о незаконном лишении меня права на защиту. Следователь 23-го числа писал приглашение моему адвокату, прося прибыть 22-го. Так может вести себя только настоящий полковник: я сегодня хочу, чтобы вы явились ко мне вчера!
Вы скажете: так не бывает. В моем деле есть уникальные документы, подтверждающие это. Полковник, а вел себя как недоразвитый мальчик, который носится с сачком за бабочкой: вдруг поймаю! Запугаю, замучаю бабочку, она испугается и сама залетит в сачок.
— Дело заказное, — не скрывая, говорил мне полковник. — Я уверен, что ты не виновата, но знаешь, как можно повернуть?..